Модельный дом
Шрифт:
И еще одно. Почему на это место хозяйка «Примы» не выдвигает кого-нибудь из проверенных охранников, а берет человека со стороны, правда, с надежной рекомендацией?
О Чистильщике он старался пока что не думать, придя к выводу, что это человек со стороны. Держать в штате киллера подобного ранга просто не имело смысла, хотя поначалу Турецкий решил, что именно он, Чистильщик, и является начальником службы безопасности модельного агентства «Примы». К тому же, на особые размышления не оставалось времени. Видимо, проверяя рекомендованного ей человека на вшивость, хозяйка «Примы» использовала
Она поручила ему сопровождать группу моделей на какое-то «мероприятие» в шикарном особняке на Рублевке, изюминкой которого должен был стать показ мод «пляжный сезон 2008», и он, кажется, не ударил лицом в грязь, довольно профессионально справившись со своей задачей. По крайней мере, никого из девчонок не изнасиловали, не затащили на ночь в постель, хотя поползновения к этому вроде бы были, и когда закончилось «арендованное» заказчиком показа время, они погрузились в десятиместный «мерседес» с тонированными стеклами, и водитель вырулил на Рублевское шоссе.
Из семи моделей, которые участвовали в показе, только трое были москвичками, остальные жили на съемной жилплощади, и всех их надо было развезти по адресам.
По правилам, установленным Валентиной Ивановной, моделям запрещалось прикладываться к спиртному во время показа, однако не возбранялось уже после подиума пригубить фужер-другой шампанского, и девочки не упустили этого момента.
В просторном салоне «мерседеса» не стихал заливистый смех, кто-то рассказывал то ли какой-то анекдот, то ли случай из собственной жизни, прикорнувший на пассажирском сиденье Голованов уже мечтал о горячем душе и кровати, как вдруг кто-то из девчонок произнес негромко:
— Девочки, мы тут смеемся, а ведь сорок дней как Стаськи с нами нету.
В полуосвещенном салоне мгновенно наступила тишина и слышно было, как проносятся встречные машины.
— Господи, как же мы могли забыть-то? — отозвался чей-то простуженный голосок.
— Да, такая девчонка была! По крайней мере, никогда никому никакой пакости не сделала.
— Оттого, видимо, и сгинула, будто в ночи растворилась. Ни слуху ни духу о ней.
— И что, действительно никаких следов?
— Какое там! — отмахнулся голос с хрипотцой. — Исчезла — и все тут.
— Так может, все-таки она к родным уехала?
— А откуда у нее родные-то? — с угрюмой ноткой в голосе заметила одна из девушек. — Она же ведь круглая сирота. И все, чего она добилась… — И стала рассказывать, как пыталась разыскать ее.
— Разговорчики! — оборвал, наконец, моделей молчавший до этого водитель. — Расскажу хозяйке, она вам быстренько язычки пообрежет.
— Да ладно тебе, Макарыч, — попыталась было усовестить водилу все та же модель с хриплым голосом. — Нам ведь тоже не все равно, что могло с ней случиться. Был человек — и нету. Как в прорубь провалился.
— Это ты с Валентиной Ивановной об этом поговори, — посоветовал ей Макарыч, — а пока что сиди, да посапывай в тряпочку.
Он покосился на Голованова, которого уже держал за своего будущего начальника, и негромко добавил:
— По крайней мере, чтобы в моем присутствии об этом больше не говорили.
— Ну и хмырь же ты, Макарыч! — заметил кто-то. — Помрешь вот, не дай бог, конечно, и на твоей могилке кто-нибудь попытается доброе слово сказать, а им тоже рот заткнут, как ты нам затыкаешь. Представляешь, каково тебе будет?
Салон «мерседеса» потонул в грохоте смеха, и только Макарыч молчал угрюмо, кося глазом на кемарившего Голованова.
Намотавшись за день и обозначив себя в роли чабана среди молоденьких «овечек», которые вроде бы и сами не прочь угодить в пасть богатенького рублевского волка, он полудремал-полубодрствовал, откинувшись спиной на мягкую спинку сиденья, и вслушивался в приглушенные голоса, доносившиеся из салона. Приструненные Макарычем, девчонки едва слышно переговаривались между собой, переходя порой на шепот, и надо было быть профессиональным акустиком, чтобы разобрать, о чем они толкуют между собой. Единственное, что порой улавливал Голованов, так это слово «Стаська». И это не могло не наводить на определенные размышления.
Домой Голованов приехал уже совершенно разбитый и решил, что утро вечера мудренее — надо было проанализировать прошедший день, проведенный им в многослойном хозяйстве «мадам Глушко», — завалился спать.
Утром проснулся совершенно нормальным человеком, по крайней мере, отдохнувшим, и, чтобы сбить с себя остатки вчерашней суеты, забрался под душ и минут пять массировал покрасневшую кожу, переключая воду то на горячую, то на обжигающе холодную струю.
Из ванной комнаты вышел окончательно посвежевшим человеком, способным работать и думать, но, главное, логически мыслить и принимать правильные решения.
Сварил кофе в медной турке, которую когда-то привез из Афганистана, и уже вдыхая на кухне головокружительный запах молотого кофе, пожалел, что не может позволить себе пару глотков коньяку. Еще неизвестно, как поведет себя привередливая хозяйка «Примы», если вдруг почувствует от него запах спиртного.
Впрочем, сваренный им кофе взбадривал мозги и без коньяка.
Итак, подиум на Рублевке. Точнее говоря, закамуфлированное театрализованное представление с участием еще не оперившихся полуобнаженных красоток, в котором, в общем-то, не было ничего криминального. И отправляя его сопровождающим, многоопытная хозяйка «Примы», видимо, уже знала, или, по крайней мере, догадывалась о чистоте заявленного показа. Грубо говоря, это была элементарная обкатка, а, возможно, и проверка на вшивость, после которой уже должно последовать нечто более серьезное. Знать бы только, что.
Отпив глоток исходящего дурманящим запахом кофе, Голованов с силой помассировал виски и откинулся на спинку «уголка». Закрыл глаза, прокручивая в памяти «пленку» в общем-то рядового, наверное, выезда, и еще раз убедившись, что никакой оплошности с его стороны допущено не было, сделал «стоп-кадр» на том моменте, когда они уже возвращались в Москву.
Не очень-то разговорчивый и хмурый, как старый сыч, Макарыч, полуосвещенный салон «мерседеса», воспоминания уже расслабившихся моделей. И вдруг… — «Девочки, мы тут смеемся, а ведь сорок дней как Стаськи с нами нету».