Модификаты
Шрифт:
— Не нужно так говорить, Софи. Тебе еще предстоит увидеть мои не лучшие стороны, впереди ведь у нас долгая жизнь.
За спиной моего супруга маячил Агова, выглядевший не слишком счастливым, и мне стало стыдно от того, что ему пришлось оторваться от своих дражайших девочек, чтобы сопровождать нас.
— Мы понесем вас, — сказал брат моего мужа. — Так будет в разы быстрее и безопаснее.
Сняв укрывшую от дождя пленку, мы оставили ее в нише в скале ущелья, и, целомудренно повернувшись спинами, то же самое сделали парни со своими штанами на завязках. Я во все глаза смотрела на трансформацию двух великолепных мужчин в огромных медведеобразных зверей, с длинной лохматой шерстью, состоящей из чередования серебристо-серых и коричневых отдельных прядей. В первый раз я была настолько шокирована, что не удосужилась нормально рассмотреть эту ипостась моего энгсина,
Взобравшись на спину Рисве, я уткнулась лицом в мохнатый загривок и с наслаждением выдохнула, улыбнувшись от того, как же комфортно себя почувствовала, прижатая к нему. На своем месте. Мой супруг вздрогнул, поежился и издал такой полюбившийся мне звук, совсем как в человеческом облике, когда я начинала выцеловывать его тело, распаляя и так никогда не затухавшую страсть.
Агова и Рисве сразу взяли такой темп, что все окружающее едва ли не сливалось у меня перед глазами, а ветер трепал волосы. Выходит, когда меня впервые несли к хротра, мужчины разве что ли не плелись, позволяя землянам не отстать безнадежно?
Высокая трава щекотала лодыжки, тепло огромного тела успокаивало, равномерная тряска и покачивание почти усыпляло, особенно после ночи, полной переживаний и тревожного сна в одиночестве. Когда мужчины замедлились, я выглянула из-за плеча Рисве, смутно признавая те самые здоровенные валуны, среди которых меня настиг мой энгсин, напугав тогда до полусмерти. Подумать только, в тот момент он мне показался жутким чудовищем, а сейчас я жмусь к нему в том же облике, едва ли не мурлыкая от уютности.
Миновав первые большие камни, за которыми отрывался вид на скальный массив, что был, оказывается, не черным, а темно-бурым, как давно засохшая кровь, Рисве и Агова ссадили нас и, взяв протянутые Вали штаны, скрылись ненадолго за одним из них. Появившись обратно уже в людской ипостаси, они проводили нас до самого входа в ту загадочную пещеру, что чуть не прикончила Питерса и Арни. Агова сразу присел на корточки у входа, а Рисве еще топтался, явно желая во чтобы то ни стало пойти за мной.
— Мальчик, ты ведь знаешь, что нельзя, — успокаивающе сказала ему Вали. — Ты только себе навредишь и напугаешь своими страданиями Софию. Нам же ничего там не угрожает.
Кивнув, мой эгсин отступил так неловко и тяжело, будто его голени внезапно сломались, и, обняв меня до хруста костей, прошептал:
— Чтобы там ни было, моя Софи, знай, что я есть у тебя. Для всего.
Приподнявшись на цыпочки, я прижалась своими губами к его, но Рисве не стал углублять наш контакт и втягивать меня в один из тех выворачивающих мою душу поцелуев. Отпустил и кивнул на Вали, уже входившую в пещеру.
— Иди скорее и вернись ко мне, Софи.
Ничего, чтобы светить себе в пути, у нас не наблюдалось, но Душа народа шагала вперед уверенно. Насколько я помнила, на полу тут не валялось никаких каменных осколков или другого мусора и он идеально ровный, так что я двинулась следом, не обращая внимания на то, как сгущалась темнота. Но совершенно тьма нас не поглотила, хоть и не заметила никаких конкретных источников света, видеть получалось достаточно сносно. Беспокоить меня стало кое-что другое. Странный давящий гул или вибрация, сразу и не поймешь, с определенным тяжелым ритмом, наводящий почему-то на мысли о невообразимой мощи дыхании. Чудилось, вся нависающая над нами скальная гряда вдыхала и медленно выдыхала, порождая необъяснимые потоки, прокатывающиеся по мне туда и обратно и заставляющие мелко подрагивать кости. Понимаю, что, с точки зрения науки, это описание лишено всякого смысла, но ощущения были именно такими. Они пугали и давили на психику, а еще казалось, что воздух становился все более разреженным, словно мы не шли по прямой, а взбирались все выше, сердце частило, легкие начинало потихоньку жечь, в носоглотке припекало, как от воздействия разбавленной кислоты, высушивая там все и раздражая.
— В прошлый раз мои спутники сразу потеряли сознание, едва мы вошли в этот коридор, — сказала я Вали, стараясь отвлечься от дискомфорта.
— Мужчинам входить сюда строго запрещено и даже смертельно опасно, — ее голос прозвучал как-то искаженно, как издалека или через фильтр радиоэфира.
— Почему? — Ой, я тоже звучала совсем непривычно.
— Здесь заперто очень много наших древних Духов, чью сущность
— Но тогда удивительно, что мы вошли сюда беспрепятственно. Я понимаю, что мы женщины, но разве не могли бы быть в сговоре с кем-то ради освобождения такой силищи, — только я договорила, по мне прошла дико болезненная волна, словно все мои клетки на долю секунды отделили друг от друга, а потом позволили им сомкнуться обратно. Очнулась я от собственного крика и того, что Вали поглаживала меня по голове, утешая.
— Что это было?
— Тебе показали, София, что было бы с тобой, войди ты сюда с плохими намерениями.
— К… кто показал? — всхлипнув, спросила я.
— Авгассы. Мы уже почти пришли, девочка.
Я прищурилась в попытке разглядеть хоть что-то, но видела только продолжение все того же коридора, однако стоило нам пройти всего десяток шагов, и внезапно открылся вид на большой, абсолютно круглый зал, причем мы стояли уже сразу ближе к его центру. Поморгав в удивлении, я повертела головой, чтобы разглядеть исключительно только гладкие стены, уходящие вверх на много десятков метров, даже и не зал вовсе, а громадных размеров колодец. Далеко наверху обозначивался круг света, но, казалось, что-то мешало ему достигать пола, оставляя нас в полумраке, не мешающем, тем не менее, прекрасно все рассмотреть.
— Хорошо, что нас сразу пустили, — с облегчением вздохнула Вали.
Выходит, могло быть и по-другому? Но спросить вслух я не успела, потому что в зал точно так же, как мы, сквозь двери, которых вроде и не было, медленно вошла очень стройная и высокая женщина неопределенного возраста. Ей могло быть и двадцать пять, и пятьдесят, потому что с идеально гладкого лица на нас взирали бесконечно знающие глаза. Если мне прежде взгляд Души народа казался пронизывающим до самой глубины сознания, но у этой незнакомки он обладал в сотни раз более мощным эффектом. Я покосилась на Вали, не зная, как следует себя вести, вдруг нужно поклониться или еще как-нибудь выразить свое почтение. Но моя проводница просто стояла, спокойно ожидая приближения местной обитательницы. Когда та достигла нас, стало понятно, что она почти на голову выше Вали, не говоря уже обо мне. Пожалуй, она была такого же роста, как и Рисве, но при этом чрезвычайно изящная, тонкокостная, как цветок, росший в тени и от этого сильнее вытянувшийся и истончившийся. Женщина как-то необыкновенно нежно и неторопливо обхватила лицо Души народа ладонями с очень длинными пальцами и наклонилась, прижимаясь к ее лбу в мягком и довольно продолжительном поцелуе. Вали при этом прикрыла глаза, и по всему языку ее тела было видно, что она полностью расслабилась и открылась, что ли. Только необыкновенная дама отступила, Вали открыла глаза и заулыбалась блаженно и облегченно, зашептав слова благодарности. Не говоря по-прежнему ни единого слова незнакомка встала передо мной и раскрыла ладони, создавая готовую принять чашу, и, чуть склонив голову набок, уставилась своими поразительными глазами с почти бесцветными радужками на меня, явно вопрошая. Сглотнув ком нервозности, я кивнула, соглашаясь еще сама не знаю с чем. Прохладные, как полированный камень, руки легли на мои щеки и виски, а эти длинные пальцы коснулись друг друга на затылке. Прикосновение было практически невесомым, но пронзило меня с необыкновенной силой, почудилось, что остановились все функции организма, включая биение сердца, и все вокруг тоже замерло, погружая в пространство невесомости, пустоты и безвоздушности. Но ровно до того момента, пока женщина не начала говорить.
— Я не вижу тебя четко и целиком, — произнесла она глубоким грудным голосом, прокатившимся по мне волной электричества, не болезненной, но пробирающейся в каждый уголок сознания и тела. — Только части.
— Это потому что я чужая? — осторожно предложила я вариант ответа.
— Нет, не чужая, — качнула женщина головой. — У тебя есть народ и мужчина, как ты можешь быть чужой. Но…
Аккуратно, но настойчиво она приблизила свои большие пальцы к моим глазам, я их закрыла чисто инстинктивно, и тут же подушечки легли на веки.