Модистка королевы
Шрифт:
Каждому хотелось иметь свой уголок вдали от шумной столицы, свой Трианон. Такое желание было и у меня, хотя в первую очередь я сделала это ради своей семьи.
Все подражали королеве, а некоторые — ее модистке, поэтому многие вслед за мной потянулись в Эпиней. Домик в сельской местности стал главной темой любой светской беседы. Даже тетушки короля переехали в поместье в Бельвю. Мадам Виктория каждый раз приходила в восторг от восхода солнца, а мадам Аделаида в рукавицах, чтобы не испачкать руки, осматривала свои грядки.
Здесь, в Эпинее, я нашла свою тихую гавань.
Этот дом всегда дарил мне чудесное ощущение защищенности. Вряд ли будет
Первой из всех нас маленькая маркиза не устояла перед буколическими чарами Эпинея. Я имею в виду мадам д’Эпиней.
Мне не довелось как следует узнать ее. Она умерла спустя год после моего переезда. Ее последний дом находился недалеко от моего. Только он располагался немного ниже, за замком Итальянца [96] , на берегу Сены. Говорили, что судьба была не особенно благосклонна к маркизе, что муж оставил ее без единого су. Она была вынуждена переехать из его пышного замка де ла Шеврет в Деуиле, затем из замка де ла Бриш. Наконец, она обосновалась в скромном домике на берегу Сены, в Эпинее.
96
Мсье Соммарива, миланец, бывший цирюльник, меценат, знаменитый обольститель, был своего рода авантюристом. Он поддерживал искусство, имел галерею в Париже и полотна известных художников в своем замке в Эпинее (сегодня — здание отеля).
В идеале мне бы хотелось, чтобы мой дом находился недалеко и на одном расстоянии и от Версаля, и от моего ателье. Мне бы хотелось, чтобы в нем не торговали, чтобы его комнаты не заполняли клиенты, а на лестницах не толпились поставщики. Чтобы это был настоящий дом! Я хотела, чтобы он был просторным, но не громоздким, и полным света. Я хотела иметь красивый сад. Не для того, конечно, чтобы сажать горох и морковку. Колин справится с этим и без моей помощи. Я хотела, чтобы в саду было море цветов и множество деревьев.
Временами я падала с ног от усталости. Но я чувствовала, что деревня восстанавливает мои силы. Мне необходимо было передохнуть, приблизиться к маме, чаще видеть детей.
Там, в этом доме, я сказала себе, что, наконец, могу делать то же, что и другие. Ставить цветы в вазу, выбирать цвет скатерти и занавесок, составлять меню на каждый день и руководить процессом варки варенья. Заниматься банальными и важными вещами, которых я долгое время была лишена. Иногда у меня появлялось острое желание побыть обыкновенной женщиной. Для этого нужна была особая среда, и Эпиней тут был вне конкуренции.
Итак, в Беату нас дожидался этот дом, он ждал именно нас, семью Бертен. Этот дом не походил на дом моей подруги дю Барри, он не был поместьем Бриш и еще менее он был похож на Трианон. Он был более простым, более уютным. Он был лучше.
Дом в Эпинее был невысоким — три этажа, включая чердак, — но длинным. Его оживляли несколько пристроек.
Мне нравилась красная плитка на кухне, бледные серые стены, деревянные лестницы, пол в прихожей, черно-белый, вроде шахматной доски, как у Жанны в Лувесьене. Пятнадцать комфортабельных комнат, камин, ванная, бильярдная, апартаменты на первом и на втором этажах, комнаты для Колин и Мари-Анж… в этом доме удачно разместился весь мой маленький мир.
Земля в саду всегда была влажной, в этом было
Меня заверили в том, что этот берег реки всегда пользовался большим спросом. Бывшими владельцами были адвокаты, маркизы, министры и театральные труппы. В этом было что-то успокаивающее. Все мне нравилось, все меня убеждало. Наконец я соберу возле себя самых близких: маму, сестер, братьев, золовок, детей. Вся большая семья Бертен будет вместе.
Я вижу маму на террасе, на берегу реки, в аллеях сада. Я слышу звук ее шагов по гравию, на лестнице. Она повсюду. Мне нравится идти по коридору до голубой комнаты, ее комнаты. Я вижу ее среди ее мебели, я угадываю ее в знакомых предметах. Круглый столик на одной ножке из мрамора цвета морской волны, бронзовая собачка, рамка в форме зайца мадам Валайе, белая вазочка, кресло…
Когда мы переехали, Луи-Николя было четырнадцать, Клоду-Шарлеману десять лет, а Катрин и Луиза были помладше. Им так нравился сад! По воскресеньям после обеда очаровательные шарики из кружев и лент, беззаботно смеясь, порхали по аллеям.
Аделаида тоже была здесь, со мной. Она жила в комнате на первом этаже — в той, что в индийском стиле.
В гостиной находился самый красивый камин. Над ним я велела повесить портрет Николая. Он улыбается мне из золоченой рамки.
Как принято, я развесила по всем стенам картины и гравюры, почти все из них были портреты. Мне хотелось иметь в зоне видимости всех важных особ старого двора, моих клиенток, моих друзей и Николая, который был самым сдержанным из всей многочисленной шумной толпы, населявшей мой дом.
В Эпинее у меня были свои обязанности, но я выполняла их с удовольствием, особенно если они заключались в том, чтобы принимать гостей. Я встречалась с моими друзьями Уэлем [97] , Деферне [98] , аббатом Пурэ, Шарлем, странствующим рыцарем… Я показывала им лес и английский сад, и мы ужинали при свете канделябров за огромным столом из орехового дерева.
Я обожала устраивать обеды. Колин с женой снабжали нас свежими овощами из сада, утками и курами. Мари-Анж не было равных в приготовлении утки в персиках и ее знаменитых сдобных булочек с малиновым желе.
97
Жан Пьер Луи Лоран Уэль, художник.
98
Жан Батист Деферне, скульптор.
У меня была красивая посуда. Севрский фарфор, расписанный цветами, кувшины из горного хрусталя, золотые столовые приборы… Из всего этого не осталось ничего. Я все продала, все. По крайней мере им не удалось отобрать их у меня.
Я помню выражение растерянности и испуга на лице моей бедной матушки, когда она увидела шкафы, до краев заполненные посудой и бельем.
— Этого хватило бы для десяти гостиниц в Аббевиле, моя дорогая Жанетта! — вздохнула она.
Я устраивала чудесные ужины…