Модные магазины и модистки Москвы первой половины XIX столетия
Шрифт:
Отец открыл мастерскую на Тверской. Едва ли очень скоро он добился ее процветания, но, очевидно, сводил концы с концами. В то время он увлекался театрами: и Малым, и Большим, посещал спектакли, завел знакомства в Малом театре с оркестрантами, а в Большом – и с певцами. Часто в Малом он смотрел спектакли из оркестра.
Довольно долго отец работал в своей мастерской без особого успеха. Перелом наступил в 1856 году в связи с коронацией Александра II. Тут к отцу посыпались заказы – особенно как к известному вышивальщику. Вероятно, рекомендации того же Шонхейта сыграли в этом не последнюю роль. Эти заказы упрочили материальное положение отца, дали ему возможность развернуться шире, и он снял помещение на Тверской, на углу Камергерского переулка. Круг его знакомых и клиентов расширился. Он вступил в охотничье общество и увлекся зимними охотами. <…> Дела шли в гору. У отца были свои лошади, и он уже считался в Москве одним из лучших портных»413.
Справедливости ради следует сказать, что и жизнь мастеров не была безоблачной. Историк Москвы И.Е. Забелин в 1837 году снимал угол у сапожника Ивана Петровича Пешневского. «Он жил на Солянке, в доме Терского, в переулке в гору на Покровку, в нижнем
Наполеоновское нашествие вынудило многих москвичей оставить город, и после войны некоторые помещики разыскивали своих крепостных, отданных в здешние мастерские. В «Московских ведомостях» нами замечены два подобных объявления, первое датировано осенью 1813 года: «Естьли находится жительством в Москве девица Анна Алексеевна Нахапкина, которой отданы были в научение швейному мастерству девки Анна Евсеева и Александра Дмитриева, то просят известить о них госпожу, живущую в доме г. Фаминцына, на большой улице Ленивке»415. Публикация же 1817 года поведала вопиющий случай: «Полковник и кавалер Михайла Петров сын Бахтин отдал в Москве одной француженке до нашествия туда неприятеля для обучения разному рукоделию крепостную свою Брянской округи, села Речицы, дворовую 10-летнюю девочку Анну Егорову дочь Голубеву, по выходе же неприятеля ни француженки, ни той девочки в Москве не находится, и сия последняя по малолетству своему верно не знает, откуда и чья она; а потому сим объявляет, дабы, известясь она о сем, возвратилась, наняв лошадей, в сказанное село Речицу, где с благодарностию привезшему ея в полноте заплачено будет»416.
Но в большинстве случаев обучение заканчивалось благополучно, и крепостные возвращались к своим помещикам. За время проживания у швеи ее ученицы помимо навыков шитья приобретали некоторый внешний лоск, теперь их отличала «походка… покрой их платья, образ держания рук и то движение тела, которое замечается в модистках на дальнем расстоянии»417.
Во второй половине 1830-х годов модистки предлагали уроки кройки для горожанок. Несколько таких объявлений опубликованы в «Прибавлениях» к газете «Московские ведомости», они интересны для нас тем, что обращены к благородным дамам. Закройщица из Петербурга Аделаида Брюль в своем «Объявлении для дам» убеждала читательниц: «Искусство кроить по журналам всякаго рода дамския платья и уборы ныне составляет главнейшую необходимость совершенно образованной дамы; зная вполне это искусство, я могу обучать оному даже тех, которыя по сей части не имеют никаких предварительных познаний. и глухонемыя могут в 14 дней совершенно изучиться приготовлению всякаго дамскаго платья, не потребующаго впоследствии переделки, между тем как доныне на это требовалось много лет и значительные издержки. Дамы, желающия иметь тому верныя доказательства, воспользуясь моими уроками, на опыте убедятся в справедливости мною сказаннаго. Цена за обучение в моей квартире 40 р., а в квартире учениц 80 р. асс. <…> Жительство имею на Кузнецком мосту в доме коллежскаго советника Суровщикова под № 60, против магазина г-на Розенштрауха»418.
Тогда же увидела свет книжечка «Легчайший способ кроить всякого рода дамские платья. Изданный в Москве Софьею Андреевою Фон Бредин» (М.: Университетская типография, 1837)419. Вдова прусского офицера утверждала, что составила свое руководство, «исполняя желание многих дам», бравших у нее уроки кройки. Она предлагала «учить сему искусству в домах тех особ, кои сего пожелают, с платою за выучку по 25 руб. асс.». Вдова также обучала господских девушек от 17 до 20 лет «новой методе кройки» разнообразных дамских платьев и прочему мастерству, обучение у нее длилось 6 месяцев. Кроме того, Софья Андреевна изготавливала на заказ «в самом новейшем вкусе» соломенные шляпки, береты и чепчики, а также чистила блонды, соломенные шляпки и перья420. Эта масштабная деятельность Софьи Андреевны привлекла внимание бдительного торгового смотрителя Мясницкой части. В Центральном историческом архиве Москвы сохранилось «Дело. о незаконной торговле прусской подданной фон Бредин головными уборами». Смотритель рапортовал в Московскую торговую депутацию об отсутствии у подпоручицы свидетельства купца 3-й гильдии на право торговли и как следствие неуплате положенного налога в городской бюджет. Представитель депутации Петр Лукутин, посетив нарушительницу, доносил: «Был я у означенной прусской подданной подпоручицы фон Бредин, нашел, что она действительно имеет мастерство шляп, чепчиков и изделие цветов с вывескою и вход в заведение или лавку с улицы и другой выход на двор, также найдено мною у ней в готовности новейшаго фасона дамския головныя уборы; шляпки, береты, чепчики, диадемы из бус, золота и синели, палантины, дамския галстуки, перья марабу и другия вещи, на торговлю оных свидетельства… не имеет, кроме… позволения ремесленной управы»421. Торговая депутация немедленно выписала штраф 160 рублей в городской доход и пеню 440 рублей в пользу казны. Мастерица дважды обращалась к московскому генерал-губернатору Д.В. Голицыну с прошением о снятии с нее взыскания – и, надо сказать, канцелярия губернатора приняла сторону фон Бредин. Чиновники канцелярии дважды просили торговую депутацию «доставить для доклада Его Сиятельству сведение, почему взыскиваются с просительницы за право временного купца 3-й гильдии 440 рублей и однопроцентные 160 рублей, тогда как она производит продажу собственных только изделий по заказу, не имея постоянной продажи из ея заведения»422. Канцелярия губернатора «по уважению крайней бедности прусской дворянки, вдовы, подпоручицы фон Бредин» обратилась к Московской торговой депутации и в Министерство финансов с ходатайством об освобождении мастерицы от платежей.
Некий В. Вельнер из Бреслау, проездом осевший в доме Алексеева на Ильинке, рекомендовал «достопочтеннейшим дамам новую, легчайшую, им изобретенную. методу для снятия мерки и для кроения всех сортов дамской одежды, напр[имер], мантилий, капотов, платьев, пелерин и корсетов». Каждой даме обещалась «закройная арифметическая таблица, по коей даже дети десяти лет могут кроить все платья». Экспресс-курс был рассчитан на 4–5 часов учения и, кроме дам, предлагался также и портным423.
Еще одна закройщица – это мадам Фивег из Берлина, которая «во многих столицах Европы преподавала благородным дамам кройку платьев и мантилий, равно как и приготовление уборов по изобретенной ею легкой и удобной методе, также она и в здешней столице преподает у себя на дому по 3 часа в день благородным особам. Достопочтенныя дамы, желающие брать у нея уроки кройки у себя на дому, благоволят прислать за нею по адресу ея ниже означенному; крепостных девушек она также принимает на три, на шесть, на девять месяцев и на год. Особы, желающия воспользоваться ея искусством, благоволят посетить ее в Газетном переулке в доме княгини Шаховской, где лично узнают от нея подробно об условиях»424. Вскоре мадам сообщила, что «начала упражняться с благородными дамами в рисовании и вырезывании на бумаге сообразно разным фасонам по журналу дамских платьев»425. Год спустя она вновь принимала «в ученье всему портному дамскому мастерству учениц из разнаго сословия вместо тех, которыя в недавнем времени по окончании учения отпущены»426.
Возникает вопрос: посещали ли дворянки курсы кройки и шитья? В мемуарах и исследованиях, посвященных дворянству, автору не удалось найти подобных примеров. Указанием на такую возможность, вероятно, может служить журнальная публикация 1865 года о госпоже Сиверс: «Мы недавно познакомились с одной русской барыней, учившейся когда-то в известном французском магазине, и одаренной большим природным вкусом. Теперь, вынужденная обстоятельствами, она работает дома, делает шляпы, чепчики, куафюрки чрезвычайно мило и берет несравненно дешевле, чем в магазинах»427.
Модный магазин. Бумага, наклеенная на картон, сепия, перо.1844–1846 гг. П.А. Федотов
Всякая торговля служила приманкой для разного рода жуликов. Известная нам Урсулия Ивановна Буасель однажды лишилась ящика с гроденаплем, газом и лентами на сумму 4200 рублей, который обязался доставить из Брест-Литовска 25-летний московский мещанин Гаврила Козлов. Г-жа Буасель прежде всего обратилась в Управу благочиния, затем просила Московское губернское правление «о недаче вновь паспорта московскому мещанину… Гавриле Кузьмину Козлову и о сыске его посредством градских и земских полиции. <…> Но московское губернское правление означеннаго прошения. не известно. почему не приняло? Боясь лишиться значительной. суммы и не зная где искать правосудия против похитителя. собственности», купчиха обратилась с жалобой к московскому генерал-губернатору428 и опубликовала объявление в газете с просьбой о помощи в поимке мошенника и возврате товара»429. Современник описывал кражу (1833) в престижном столичном Английском магазине: «Говорят, поддели английский магазин на несколько тысяч. Кто-то приехал в мундире, выбрал разных вещей для больной своей жены и просил прислать к ней – близко, в трактир «Лондон», – с кем-нибудь из посыльных, называясь графом Ламсдорфом. Тот является. Девка с мнимым Ламсдорфом выходит и говорит своему барину, что к барыне нельзя теперь войти. Он, чтобы англичанину не дожидаться, берет у него вещи, входит в спальню, и кончается тем, что он и девка исчезают чрез заднюю лестницу. Подождав с час, англичанин вглядывается в мнимую спальню – нет никого, далее видит лестницу и догадывается, что его обманули. Пошел к хозяину; тот говорит, что не знает жильца, что он за час пришел посмотреть квартиру, дал задаток и сказал, что пойдет за паспортом, вместо того скорее в английский и успел еще обокрасть. Посмеюсь над ними: кажется, они очень осторожны, а тут схватили тысячи на четыре, говорят, убытку»430.
Нашли ли виновных в двух приведенных случаях, неизвестно. Зато известен «герой» одной из крупных московских краж. «Однажды на Кузнецком Мосту ночью был разграблен меховой магазин Мичинера431. Грабители унесли самые дорогие меха почти на сто тыс. руб., причем каждый мех имел на себе клеймо владельца магазина.
Одному из московских квартальных надзирателей было поручено произвести следствие по этой краже. Призывает он своего агента и спрашивает: «Знаешь ли ты, Карпушка, где меха Мичинера?» Карпушка прыскает со смеха, но, видимо, стесняется сказать. Это интригует следователя, и он настаивает: «Ну, чего хохочешь, если знаешь, говори!» «Знаю, Ваше благородие, да не смею сказать», – уже давясь от смеха, произносит агент. Следователь убеждает, и, наконец, агент сообщает, что меха Мичинера, все до одного, находятся у пристава такой-то части Х. Следователь не верит своим ушам, но он знает, что зря Карпушка врать ему не станет, и, как не щекотливо его положение, докладывает об этом полицеймейстеру Огареву. Х. хотя свой брат, полицейский пристав, но за ним уже давно числятся кое-какия темныя делишки, и потому полковник Огарев идет с докладом к обер-полицеймейстеру. Последний предписывает произвести у пристава Х. обыск, и результат этого обыска превосходит всякия ожидания.
Кроме мичинеровских мехов, у Х. находят отлитаго из золота бычка с бриллиантами вместо глаз, стоимость котораго определяется в несколько сот тысяч рублей. Эта находка освещает другое темное дело»432.
«Самый лучший магазин г-жи Дюбуа, бывший Сихлера»
Впервой половине XIX столетия великосветские дамы обеих столиц заказывали туалеты у мадам Сихлер. Однако под этим именем надо понимать целое семейство, так как торговцы и ремесленники, как правило, вели дело семьями.