Моё дерево Апельсина-лима
Шрифт:
— Никогда. То есть, только для тебя. Ты хочешь посмотреть какой я мягкий?
— Какой ты?..
— Влезь на мою ветку. Я подчинился.
— А сейчас раскачивайся понемножку и закрой глаза.
Я сделал то, он велел.
— Ну как? Хоть раз в жизни ты имел лошадку лучше?
— Никогда. Это так удивительно. Я отдам своему младшему братишке лошадку «Луч Луны». Ты знаешь, тебе очень понравится мой брат.
Я спустился, уже обожая мое дерево апельсина-лима.
— Слушай, я сделаю следующее. По возможности, пока мы не переедем, я буду приходить,
— Но ведь друзья не прощаются так.
— Тсс! Она идет сюда.
Глория подошла в тот момент, когда я его обнимал.
— Прощай, друг! Ты самое красивое, что есть на свете!
— Я же говорила тебе?
— Да, ты сказала. А сейчас, если бы вы предложили мне поменять манго и тамаринд на мое дерево, я бы не захотел.
Она нежно провела своей рукой по моей голове.
— Головка… головка!.. Мы вышли, взявшись за руки.
— Годойя, тебе не кажется, что твое манго немножко кривое.
— Пока это не видно, но кажется, что немного, да.
— А тамаринд Тотоки?
— Он не очень изящный, почему?
— Не знаю, могу ли я тебе об этом говорить. Но однажды я расскажу тебе о чуде, Годойя.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Тощие пальцы бедности
Когда я рассказал о своей проблеме дяде Эдмундо, то он воспринял ее со всей серьезностью.
— Так это тебя беспокоит?
— Да, это. Боюсь, что переезжая в дом, Лусиано не пойдет с нами.
— Считаешь, что летучая мышь тебя очень любит…
— Да, она любит меня…
— От всего сердца?
— Без сомнения.
— Тогда будь уверен, что она пойдет. Возможно, что она задержится с появлением там, но однажды она найдет место и появится!
— Я сообщил уже ей номер дома и улицу, на которой мы будем жить.
— В таком случае еще лучше. Если она не сможет пойти, по каким либо обстоятельствам, то сможет послать своего брата, племянника или любого другого родственника, ты даже не заметишь этого.
Однако я еще сомневался. Чего я добился от того, что дал Лусиано номер и улицу, если он не умел читать? Возможно, он сможет спросить птичек, богомолов или бабочек.
— Не бойся, Зез'e, летучие мыши имеют чувство ориентации.
— Что они имеют, дядя?
Он объяснил мне, что такое чувство ориентации, и я еще больше восхищался его образованностью. Решив свою проблему, я отправился на улицу рассказать всем, что нас ожидал — переезд. Большинство взрослых людей говорили мне радостно, жестикулируя:
— Так вы переезжаете, Зезе? Как хорошо!.. Как прекрасно!.. Какое облегчение!..
Только один не очень удивился, это был Бирикиньо.
— Да это всего лишь на другую улицу. Она не далеко отсюда. А то, что я тебе говорил…
— Когда это будет?
— Завтра в восемь, у входа в Клуб Бангу. Люди говорят, что хозяин фабрики велел купить целый грузовик игрушек. Придешь?
— Конечно приду. И приведу с собой Луиса. Может, и я что-нибудь получу?
— Конечно. Игрушку, вот такую. Или ты думаешь, что уже стал взрослым.
Он сел около меня, я почувствовал, какой он еще маленький. Меньше чем я думал.
— Ладно, что-нибудь да получу…. Но сейчас у меня есть дело. Завтра мы будем там.
Я вернулся в дом и начал вертеться вокруг Глории.
— Что с тобой парень?
— Хорошо, если бы ты могла отвести меня. Из города приехал грузовик полный игрушек.
— Послушай, Зез'e. У меня куча дел. Надо погладить, помочь Жандире утрясти с переездом. Сторожить кастрюли на огне…
— Так еще приедет куча кадетов из Реаленго. [9]
9
Район на севере Рио де Жанейро.
Кроме портретов Родольфо Валентино, [10] которого она называла «Руди», и которые вклеивала в тетрадь, она сходила с ума по кадетам.
— Где ты видел кадетов в восемь утра? Ты что из меня дуру делаешь, мальчишка? Иди, играйся, Зез'e.
Но я не ушел.
— Ты знаешь, Годойя? Это не для меня. Пойми, я обещал Луису отвести его туда. Он такой маленький. А ребенок его возраста думает только о Рождестве.
— Зез'e, я сказала уже, что не пойду. И все это вранье, просто ты сам хочешь идти туда. У тебя вся жизнь впереди и не раз еще встретишь Рождество.
10
Родольфо Валентино, итальянский актер, секс символ 20-х годов.
— А если я умру? Умру не получив в подарок что-нибудь на это Рождество…
— Ты не умрешь так рано, мой друг. Ты проживешь в два раза больше чем дядя Эдмундо или дон Бенедикто. А теперь довольно. Иди, играйся.
Но я не ушел. Я ухитрялся сделать так, что она каждый раз сталкивалась со мной. Шла ли она к комоду, ища что-либо, и встречалась со мною сидящим в кресле-качалке с просящим взглядом. Просящие глаза, оказывали на нее большое воздействие. Шла ли она за водой к баку, а я уже сидел в проеме двери и смотрел. Шла она в спальню, за бельем для стирки. А я уже сидел там, на кровати, упершись руками в подбородок, и смотрел….
Наконец, она не выдержала.
— Ладно, довольно, Зезе. Я сказала, что нет и нет. Из любви к Богу, не испытывай мое терпение. Иди, играться.
Но я не ушел. Другими словами, думал, что не ушел, потому что она схватила и вытащила меня наружу и оставила во дворе. Затем она вошла в дом и заперла двери на кухню и в зал. Но я не сдавался. Я сидел перед каждым окном мимо которого она проходила, так как теперь она стала убираться в доме и заправлять кровати. Она встречалась со мной, я следил за ней, и она закрывала окно. В конце концов, она закупорила весь дом, чтобы не видеть меня.