Мое королевство. Бастион
Шрифт:
— Надо нам фабрику обыскать, — побарабанил пальцами по карте он.
— Сделаем, Даль Олегович, — Инна пометила в блокноте. — Тут старый фабричный мастер в поселке проживает. Возьмем его и пройдемся по закуткам.
— После, — проворчал Даль, прикинув. — Сейчас все внимание на Адашеву. Вы добыли мне маскировку, Инна?
Подчиненная кивнула.
— Пойду примерю. Все свободны.
Утром воскресенья перед церковной службой Даль зашел в поселковый храм. Сложил молитву Корабельщику, испрашивая благополучного
В церквушке явно экономили, горела только лампада в хоросе-кораблике, висящем над наалтарной чашей. Приделы освещались через распахнутые с трех сторон двери. Внутри стоял запах воска и полировальной пасты. Пара старушек в углу отбивала поклоны перед образом святой Тумаллан, должно быть, вымаливая выздоровления от многочисленных старческих хвороб. Еще одна старушка чистила светильники от воска, а девушка в надвинутом на глаза платке натирала тряпкой оклады.
Время шло. В церквушку тонкой струйкой цедились люди. Даль установил коляску так, чтобы видеть одновременно главный вход и боковой. Упитанные светло-гнедые лошадки внаглую ощипывали с бордюров бархатцы и поздние астры. Пахло зноем, корицей, подсыхающими цветами.
Несмотря на воскресный день, людей в храм собралось немного. Впрочем, одетые под местных наблюдатели заметны были только Далю. Вон лузгает семечки косоглазый парень, отирая стену у внешней чаши, деликатно сплевывает шелуху в ладонь — святое место все же. А у входа старушка торгует восковыми «слезками» и бумажными образками, коричневый в крупную клетку платок натянут на глаза, из-под края виднеется полотняный белый. Лик как печеное яблоко, глаза опущены. Что это Инна — сдохнешь, а не догадаешься.
У кованой, крашеной суриком ограды парень с тачки бодро распродает свечки, семечки и яблоки. Тот, что с семечками у стены, прикончив кулек, идет к нему. Покупает еще фунтик, обменивается парой слов, прося курева. Что означает: «Внимание! Показался объект».
Высокий, красивый парень в плисовых штанах и косоворотке. Тоже разжился маскировкой, гляди-ка! А вот сапоги свои, военные, голенищами отбрасывают солнечные зайчики. Что ж вы так, Владимир Вениаминович, неосторожно? Неужто по мерке не достали? Или в чужое старье ноги совать побрезговали?
Белокурый красавец бросил медяк девушке, принесшей на продажу ветки рябины, взял из бидона одну, сверкающую гроздьями ягод, стянул шапку с козырьком с головы и вошел в храм. Парень с семками, сунув кулек за пазуху, пошкандыбал за ним.
Даль сгорбился на облучке, закашлялся, входя в образ. Самокрутку сунул в рот, но курить не стал. Жуткая же гадость этот свойский табак-горлодер.
Володя внутри пробыл недолго. Вышел на боковое крыльцо, дернул глазами туда-сюда. Видно, что беспокоится.
И шагнул к экипажу. Сунул Далю в руку мятый потный рубль.
— Остальное потом отдам.
— Как угодно, барин. Скоро ли едем? — изобразил комиссар интонации извозчика. — Я тут упрел уже весь.
— Скоро уже, скоро, — Верес опять обыскал двор глазами. — Верх коляски подними.
Крапивин
А вот Ариша задерживается. Хотя Инны нынче нет в поместье, ласточкой должна лететь.
Он поднял глаза к безоблачному небу. Ласточки уже улетели. А вот воробьи в золотых ясеневых кронах орут, как оглашенные. И им вторят колокола.
Служба началась. Бас «ходящего под корабеллой» завел неразличимое, убаюкивающее бу-бу-бу. Володя зашевелился у Даля за спиной. Коляска качнулась на рессорах. И тут появилась Ариша.
Через главный вход она не проходила — Даль бы ее увидел. Прошла сбоку или через ограду протиснулась — известить его уже не успевали. Вон, мятая кацавея на руке, и деревенская юбка колыхается — где их раздобыла? На голове платочек по самые брови, а ситцевая кофта с кружавчиками обтягивает грудь — ну хороша же! Если бы не испуг в глазах. Шмыгнула низким крылечком. Подобрав юбку, скочила в коляску, и Володя кулаком ткнул «ваньку» в спину:
— Давай!
Поехали.
На ходу Верес помогал Арише устроиться, расправить одежду. Полостью от ветра прикрыл.
А Даль погонял себе, прислушиваясь к невнятной возне за спиной и догадываясь, что там происходит. Странно вот, что он не писатель. Но и следователю способность достроить образ по мелким деталям ой как важна, и археологу… Как писал кто-то когда-то, археологи изучают древние преступления, а следователи — современные. Даль хмыкнул и стал напевать себе под нос.
— Не могли бы вы… не петь? — прокричала ему Ариша.
— И ехать помедленнее, — добавил Верес, — вон там, у опушки, на минутку остановитесь.
Даль послушался. Володя ходил у сосонника минуты три. Явно присматривался, не гонится ли за ними кто. Вернулся с букетиком облезлых ромашек и коровяка, сунул Арише. Та поморщилась, но потом Володю улыбкой одарила и бросила:
— Поехали!
Даля они не подозревали. Ариша — за нервами, Володя — за влюбленностью. Нашла себе оленя, другой бы прямо сейчас потребовал награду, хоть поцелуй с пухлых губок сорвал. А этот только лопочет и пялится.
Лошадки шли спорой рысью, гравий похрустывал под ободьями колес.
Вот и переезд, за которым шлях поворачивает на столицу, вливаясь в недурное шоссе.
— Стой! — крикнула Ариша. Неужто где-то тут дожидаются их с коляской подельники? Даль повертел головой. Ничего не видать ни в сосняке справа, ни за светлым и золотым от берез перелеском по левую сторону от чугунки. Если кто и был, то люди Савина их уже взяли. А может, несколько верст до уговоренного места встречи беглецы решились пройти пешком? Не мог Даль и при хотении расставить охрану вдоль всего шоссе. Но если пару ждет кто-то из компании Гюльши Камаль — то их проследят. Только ему, Далю, что делать?