Мое кудрявое нечто
Шрифт:
– Дай слово.
– Даю слово, не трону, пока сама не захочешь.
Вытаскиваю горячую кочергу, используя успевшие высохнуть штаны, как прихватку. Если он сейчас нападет на меня, то я просто написаю на него. Осторожно выхожу из места заточения. Миша окидывает взглядом прилипшую к телу мокрую черную футболку и черные хлопковые трусики-шорты.
– Ты как?
Еще спрашивает? Чуть меня жаром не уморил! А теперь какой добренький стал. Тянется ко мне рукой, а меня изнутри разрывает.
– Я описаюсь сейчас.
Забываю про вежливость и стеснение. Собираюсь бежать
– На улице есть туалет рядом с домом овчарок, – подсказывает Миша.
Но сдвинуться с места я не могу. Ей Богу! Описаюсь. Выпучиваю на него глаза. Вот бы он ушел, я бы спокойно описалась тут, в предбаннике, разделяющем сауну, парную и помывочную, прямо на коврик. А потом все бы убрала, постирала. Только бы этот идеальный человек с лицом, достойным рук лучших мастеров античности, не видел моего позора.
Мы смотрим друг на друга пару секунд, а потом до моего мучителя доходит, почему мои глаза стремятся выпрыгнуть из глазниц.
– Терпи, – парень подхватывает меня на руки, – я знаю, ты сможешь, – и несется со мной на улицу.
– Не тряси меня, иначе я написаю на тебя, – скромности не место в такой ситуации.
– А я знал, что ты грязная девчонка, – Миша останавливается, показывая мне похотливую улыбку, его язык медленно проходится по ровным зубам, а глаза перемещаются с моей груди на лицо.
– Пожалуйста, – кладу руку на местечко между ногами, которое слегка сыреет, – сейчас не время…
– Да, извини, – он снова несется к огромной двухэтажной собачьей конуре, – терпи, пухляш, ты сможешь.
Ставит меня на ноги возле пристроя рядом с беседкой. Открываю дверь. Да что ж такое то? Тут две двери.
– Куда идти? – кричу, остановившись в замешательстве.
– Направо, – кричит в ответ теперь уже мой спаситель.
Бегу, придерживая промежность, что очень помогает не обсикаться. Усаживаюсь на унитаз и стону от долгожданного счастья, не сдерживаясь.
– Донесла? – интересуется Миша.
– О, даааа, – протягиваю в ответ, содрогаясь всем телом.
Мне даже не стыдно. Ощущения освобождаемого от жидкости мочевого пузыря, после длительного удержания ни с чем несравнимы. Хохот мучителя-спасителя доносится с улицы. Улыбаюсь счастливому разрешению щекотливой ситуации. Охлаждаюсь водой из раковины и выхожу навстречу человеку, который в эту ситуацию меня вогнал. Сейчас мне так хорошо, что я без какого-либо стеснения прохожу мимо его довольного лица в одних трусах в баню, натягиваю на себя помятые штаны и выхожу обратно.
– Как ощущения? – кричит парень, все еще сидя на лавочке возле беседки, метрах в тридцати от меня.
– Есть хочу.
– Приготовишь завтрак?
– Ты не заслужил завтрак, Миша!
– Да ладно тебе, – возмущается парень, покидает уютную лавочку и приближается ко мне, – я же донес тебя до туалета.
– Ты чуть не изнасиловал меня! – ругаю его.
– Я думал, тебе нравятся такие игры! – парирует он.
– Ты считал,
– Так ты не говорила своего имени! – находится с ответом гигант.
– Ты назвал меня "оно"! – кидаю последний аргумент.
– Ты спишь в смешной позе!
Он уже рядом, и в словесной битве его не победить.
– Не злись, пухляш, – улыбается греческий бог, – мы подружимся.
– Ты это нечто, Миша, – мотаю головой, отрицая возможную дружбу.
– Крепись, малышка, – тяжелая рука ложится на мое плечо, – все сначала говорят так. Через пару недель ты уже не сможешь без меня.
***
Переборщил, походу, с интимом. Но что я могу поделать, если второй день только и думаю, как бы забраться к ней под одежду? Какая она на ощупь? Какая на вкус? И, кроме того, я ж не знал, что она не трахалась ни с кем. Подвел меня радар.
Придется менять тактику. Жаль, что время упущено. Как показывает моя практика, первые часы знакомства самые значимые для продвижения к телу жертвы. И созданное мной неверное впечатление о моей потрясающей личности теперь не на руку. А мне, как на зло, сейчас еще больше хочется ее, после того, как услышал ее пение в сауне, а потом увидел полные бедра, обтянутые черными труселями. Гребанная девчушка! Притягивает меня к себе, как земля дождевые капли. Но после утреннего известия не решаюсь подойти к ней.
Она молча сварила манную кашу, которую я не ел тысячу лет, поставила передо мной стакан компота, и, положив себе тарелку каши поднялась в комнату. В голове крутились сотни слов, которыми я мог бы завязать разговор с ней, заставить остаться со мной, но я промолчал. Хотя мне очень хотелось позавтракать с ней вместе.
Аааа! Я оставил ее жарится в сауне! Я установил термометр на сорок градусов и ждал, когда она выйдет! Что на меня нашло? Она сидела там тридцать минут, из них двадцать в полностью разогретом помещении. Она могла в реальный обморок упасть. Голодная, испуганная, с полным, как потом выяснилось, мочевым пузырем. Не могу сдержать смеха, вспоминая выпученные глазенки, которыми она уставилась на меня, когда поняла, что держаться больше не может. А потом возбудила меня, и без того возбужденного, фразой о том, что написает на меня. А я никогда не был извращенцем и не практиковал такие вещи. Попробуй мне сказать такое любая из моих бывших, проходящих близких знакомых, я выгнал бы их в ту же секунду. Из ее же уст это прозвучало как-то обыденно, без намека на пошлость. Она, действительно, страдала в тот момент. А я застыл на месте, потому что мои ноги, скованные причудливостью этой фразы просто отказались идти.
Наворачиваю пару тарелок каши, чтобы ничего не оставлять в кастрюльке. Поднимаюсь к ней. Рита сушит волосы полотенцем, когда я захожу.
– Миша, научись стучаться!
Ее руки машинально прикрывают полотенцем область груди, лишний раз перетаскивая мое внимание на эту ее зону. А она права, я должен стучаться. Она имеет право находиться в уединении в своей комнате.
Делаю шаг назад, за дверь, которую прикрываю. Трижды стучу.
– Я занята!
Вот сучка!
– Ты издеваешься?