Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)
Шрифт:
— Но вы действительно ее украли, я знаю, — вставил Маккензи, наклонившись вперед.
— Вы слышите, сколько в этом голосе патриотизма и преданности? — вопросил Раффлз. — Позвольте представить вам Маккензи, этого доблестного мужа и старого нашего знакомца, истинного сына Шотландии и Скотленд-Ярда!
— Тофольно! — воскликнул капитан. — Фы татите себя обыскать, или я толшен фас застафить?
— Как хотите, — сказал Раффлз. — Но было бы справедливо позволить нам оправдаться. Вы обвиняете нас во взломе каюты капитана фон Хойманна сегодня на рассвете и похищении этой проклятой жемчужины — что ж, я могу доказать, что был у себя всю ночь,
— Разумеется, — раздраженно сказал я. — Корабельные юнги могут это засвидетельствовать.
Маккензи рассмеялся и потряс бородой над своим отражением в полированной столешнице.
— Это было весьма умно, — заявил он, — и, несомненно, сработало бы на ура, не будь на борту меня. Но я понял, как вы это провернули, едва бросив взгляд на эти вентиляционные решетки. Так или иначе, капитан, это уже неважно. Сейчас защелкну на этих умниках наручники, и тогда…
— По какому праву! — голос Раффлза зазвенел от возмущения, а такого выражения лица я не видел у него никогда прежде. — Обыщите нас, если хотите, обыщите все наши вещи, но не смейте и пальцем нас тронуть без ордера на арест!
— Я бы никогда, — заверил его Маккензи, роясь в нагрудном кармане, и Раффлз тут же потянулся к своему.
— Держите его руки! — завопил Маккензи, и огромный кольт, бывший при нас все время, но на моей памяти так ни разу и не выстреливший, с грохотом упал на стол прямо в цепкие руки капитана.
— Все, все, — огрызнулся Раффлз на помощника капитана. — Отпустите меня, я больше не буду. А теперь давайте посмотрим на ваш ордер, Маккензи!
— Вы ничего с ним не сделаете?
— А чем это мне поможет? Дайте взглянуть.
Тон Раффлза был жестким, и Маккензи наконец предъявил документ. Раффлз придирчиво его изучил, подняв брови. Его губы были сжаты, но в лице чувствовалось облегчение. Вернув бумагу, он пожал плечами и улыбнулся.
— Вы удовлетворены? — поинтересовался Маккензи.
— Возможно. Мои поздравления, Маккензи, ваши карты действительно хороши. Два взлома и ожерелье Мелроуз, Банни! — На этих словах он повернулся ко мне с печальной улыбкой.
— И все это не составит труда доказать, — объявил Маккензи, пряча ордер в карман. — На вас у меня тоже кое-что есть, — прибавил он, кивнув мне. — Пусть и не так много.
— Потумать только! — с упреком сказал капитан. — Мой корапль теперь форофской притон! Фесьма неприятное опстоятельстфо. Мне притется закофать фас ф канталы то прибытия ф Неаполь.
— Ни в коем случае! — вскричал Раффлз. — Маккензи, вы же не позволите опозорить ваших соотечественников перед всей командой? Капитан, нам все равно некуда бежать. Давайте замнем это до завтра. Я выворачиваю свои карманы, смотрите; Банни, сделай то же самое. Пусть обыщут нас с головы до ног, если думают, что мы вооружены до зубов. Я прошу малого — выйти отсюда без наручников!
— Орушия у фас, мошет, и нет, — сказал капитан, — но что насчет шемчушины, которую фы украли?
— Вы получите ее! — крикнул Раффлз. — В ту же минуту, как пообещаете не поднимать шума среди пассажиров.
— Об этом я позабочусь, — кивнул Маккензи, — если вы будете вести себя хорошо. Ну, так где она?
— На столе, прямо перед вашим носом.
Все глаза устремились на стол, но на отполированной до блеска столешнице было только содержимое наших карманов — часы, блокноты, карандаши, точилки, портсигары, уже упомянутый кольт, и никакой жемчужины.
— Вы водите
— Ничего подобного, — рассмеялся Раффлз. — Я просто вас проверяю. Ничего криминального.
— Кроме шуток — жемчужина действительно здесь?
— Богом клянусь, она лежит на столе. Маккензи открыл портсигары и одну за другой перетряхнул все сигареты. Затем Раффлз попросил дозволения выкурить одну из них, а получив это дозволение, заметил, что жемчужина легла на стол намного раньше сигарет. Маккензи тут же схватился за кольт и открыл барабан.
— Да нет же, не там, — покачал головой Раффлз. — Но вы уже близко. Проверьте патроны.
Маккензи вытряхнул все патроны на ладонь, по очереди поднес их к уху и потряс, но безрезультатно.
— Да дайте же мне!
И в следующую же секунду Раффлз нашел искомое: надкусил нужный патрон и торжественно водрузил жемчужину императора в центр стола. [129]
— Возможно, после этого вы будете чуть более снисходительны! Капитан, признаю, что в некотором смысле я действительно преступник, и, как вы можете видеть, я стою здесь в вашей власти, готовый провести в кандалах всю ночь, если безопасность корабля того потребует. Все, о чем я прошу, — одно маленькое одолжение.
129
Банни так никогда не узнает (а вместе с ним не получит однозначного ответа и «рядовой» читатель, хотя самые проницательные могут сделать соответствующие выводы), что, видимо, в этот момент или даже ранее жемчужина была подменена. Так что «королю людоедов» будет вручена фальшивка, это вскоре раскроется — и поставит в неловкое положение германского императора, тогда как Англия избежит международного унижения. Дело в том, что, судя по некоторым намекам, частично раскрывающимся в более поздних циклах, Раффлз в данном случае негласно работал на британское правительство — и они с инспектором Маккензи разыграли эту сцену на пару, как союзники. Довериться при этом Мандерсу было нельзя: он мог по наивности испортить всю игру.
— Это бутет зафисеть от того, что фы попросите.
— Капитан, на вашем корабле я совершил преступление много страшнее, чем вы можете себе представить! Я обручился с девушкой и хочу с ней проститься!
Я полагаю, на тот момент мы все были одинаково изумлены, однако лишь фон Хойманн, о котором все уже почти забыли, озвучил свои чувства страшным немецким проклятьем, за которым тут последовали яростные возражения на просьбу Раффлза. Впрочем, это не помогло, и хитрюга Раффлз добился своего — ему дозволили побыть с девушкой пять минут в присутствии капитана и Маккензи, стоявших поблизости с оружием наготове, но за гранью слышимости.
Когда мы выходили из каюты, Раффлз остановился и схватил меня за руку.
— Я все-таки впутал тебя в это дело, Банни, так уж получилось. Знал бы ты, как я сожалею… Но тебе ничего серьезного не грозит — почему тебе вообще должно что-то грозить? Прости меня, прошу тебя. Наша разлука может продлиться годы или даже вечность! Ты был преданным другом и всегда был рядом в самый ответственный момент. Возможно, однажды ты сможешь вспоминать об этом с радостью!
В его взгляде я углядел хитринку. Я стиснул зубы, собрался с духом и в последний раз пожал его мужественную и ловкую руку.