Мое милое детство
Шрифт:
В крещенский сочельник мы строго постились, тоже ели кутью. Весь день все напоминали, чтобы не забыть принести из церкви святой воды, и мы все выпивали по глоточку и воду хранили целый год. Вечером, после всенощной, нянечка на всех дверях и окнах ставила мелом кресты и шептала при этом молитву.
— Чтобы Господь осенил крестным знамением наше житье… Чтобы в доме нашем был мир и тишина и все были бы здоровы, — говорила старушка.
Мы ходили за няней по пятам и проникались важностью ее дела.
— Нянечка, поставь еще крест на этом окне, ты пропустила, — говорю я.
— Как можно пропустить. Благословясь дойдем и до этого окошка.
— А на двери ты поставила крест очень маленький. И не видно его, — замечает Лида.
Няня рисует крест побольше.
8 сером домике с зелеными ставнями дедушка сам ставил кресты.
На Радоницу [32] и в другие памятные дни мы «поминали родных» и ходили даже на могилы на Смоленское кладбище и в Пасху носили туда красные яички, чтобы похристосоваться. В то время на Смоленском у нас близких еще никто не был похоронен. Но няня ходила на могилки к другим родственникам, которых мы и не знали, и уверяла, что в эти дни надо «поминать родителей».
32
В первый вторник после пасхальной недели, разделяя радость Воскресения Христа с умершими в надежде всеобщего воскресения, св. Церковь особо творит поминовение усопших, поэтому этот день называется «радоницей». По древнему обычаю в этот день посещают могилы родных.
9 марта в день памяти Сорока мучеников, в Севастийском озере умученных, по обычаю, у нас пекли булочки в виде жаворонков и запекали в один из них копейку. Кому доставался этот жаворонок — того ожидала радость. Кроме того, дедушка выпускал в этот день птиц на волю.
На Крестопоклонной неделе пекли из теста кресты и тоже запекали в один из крестов копейку.
Вся Страстная неделя была полна для нас религиозных воспоминаний и обрядов. Нянечка знала все это очень твердо и неукоснительно исполняла… Например, убрать вербочками иконы, принести из церкви от 12 Евангелий святой огонь и зажечь в доме все лампады, сделать какую-то «четверговую соль»…
Так текла наша жизнь в маленькой квартирке со старушкой няней. Няня оберегала нас, учила, наставляла, а главное — любила до самозабвения.
Только в старину бывали такие нянюшки, теперь их уже нигде не встретишь.
VII. «Расскажи, что вправду было»
В квартире нашей тихо. Всюду полумрак. Только в детской горит на столе сальная свеча да у образов, как всегда, теплится лампада.
Родителей наших нет дома. Как мы любим такие вечера! Значит, нянечка всецело наша. Она прибрала свою кухню, и мы все уселись на любимый кожаный диван.
Начало всегда одно и то же. Няня спрашивает:
— Ну, мои птички, какую же вам сказку сказывать: смешную, жалостливую или страшную?
— Нет… нет… Сегодня не надо сказки. Расскажи, что вправду было.
— Что же вам рассказать-то?
— Расскажи, как дедушка женился на бабушке, расскажи про папу и маму, какая мама была «вольница», расскажи про царя, как он волю дал…
— Я уже это вам много раз рассказывала.
— Ничего, расскажи еще… Это так интересно… Наша прабабушка была строгая?
— Да, очень была строгая ваша прабабушка. Надежда Ивановна, Царство ей Небесное… Но доброе у нее было сердце, отходчивое, справедливое… Как есть начальница. Ваш дедушка ее побаивался. И по-старинному во всем слушался.
— А приют ваш был большой, хороший?
— Приют наш был не только что хороший, а лучше и быть нельзя. Комнаты большие, светлые, везде чистота. Девицы все благонравные…
— Ну, расскажи, нянечка, какая была наша бабушка? Так интересно…
И я с сестрой Лидой приготовляемся чуть не в сотый раз слушать хорошо знакомый рассказ… Мы боимся пропустить малейшую подробность. Да и нянечка с любовью повторяет эту старую историю… Она усаживается поглубже на диван, мы прижимаемся к ней…
— Какая была бабушка?..
— Бабушка ваша была такая милушка: румяная, беленькая, ну вот как картинка, как куколка сахарная… Скромная, такая-то степенная, старательная. Всех девиц в приюте лучше… Бывало, не слышно ее, идет и глаз не поднимет от совестливости… А глазки у нее, как бусинки голубые, роток крошечный, нос пряменький, а косы чуть ли ни до полу… Ну, уж скажу я вам по совести: в жизни своей я таких кос не видывала.
— Как у нашей мамы или у тети Надюши? — спрашиваем мы.
— Нет, уж где ихним косам до бабушкиных… У нее они были как завитые и такие длинные, даже головку оттягивали… В то время девушки этих затей на голове, как ваши тетушки, не делали, а волосы заплетали в две косы… Так и наши воспитанницы носили… Чистенько, скромненько — любо глядеть…
— Ну а дедушка какой был?
— Дедушка ваш из роду хорошего, дворянского, древнего… Они в шестой книге дворянства записаны…
Мы уже это отлично знали… Не раз слышали от дедушки.
— Расскажи, няня, какой он тогда был?
— Он был тогда гимназист; такой бедовый, что поди… Вы не смотрите, что он горбатый… Бывало, идет из гимназии быстро, важно… Головку задерет, в мундире… Глазки у него были черные, быстрые… Разговор такой приятный, умный… Сам веселый: все шутит да чудит… Все девицы на него заглядывались.
— И бабушка заглядывалась?
— Нет… Она была очень скромная: всегда ходила глазки вниз опустивши. Разве полагается скромной барышне на молодого человека смотреть?
— А как же ты говоришь, что все девицы на дедушку заглядывались? — ловим мы нянюшку на слове.
— Так то другие… Да и так, к слову сказать… Что вы пристали… У нас Костенька был не ветрогон какой… Не то что нынешние молодые люди. У нас, у его матери Надежды Ивановны, дети строго были ведены… Костенька маменьку ослушаться не смел… Дома, бывало, только картинки рисует или стишки пишет. Ни куренья, ни других глупостей у нас не дозволялось… А то сядет на клавикордах играть, шутит, смеется… как и теперь… И всем с ним весело.
— Как же он бабушку высмотрел?
— А так высмотрел: ходил из гимназии по двору да через решетку все заглядывал, как девицы в саду гуляют… А она там, бывало, среди них, милушка, точно уточка плавает… Только раз вечером, уже я спать собиралась, Костенька пришел ко мне и показывает картинку… Он всегда, бывало, разные шутки на всех рисовал: то сестриц с пяльцами в огромных кринолинах, а то даже и меня с ухватом или кочергой… А тут он спрашивает: «Няня, кто это?» Смотрю, — красавица… Ну, я сейчас косы узнала… Говорю: «Никак это ты, Костенька, нашу Танечку, срисовал?» А он как запрыгает, как бросился меня обнимать да целовать и все говорит: «Я так и знал! Это Татьяна… Татьяна… Пушкина…»