Мое непослушное сердце
Шрифт:
— Вы и в самом деле неравнодушны ко мне.
— К сожалению. Несколько месяцев назад я пыталась поторговаться за вашу картину «Композиция № 3». На двухстах пятидесяти тысячах мой бизнес-менеджер заставил меня отступить.
— Совершенно непристойная цена, верно?! — воскликнул художник с таким довольным видом, что она рассмеялась:
— Стыдитесь, кровопийца вы этакий! Она никак не стоила больше двухсот тысяч! Вы невыносимый человек!
— Так жить легче, не находите?
— Хотите забраться в башню
— Я ценю уединение.
— Этим и объясняется постройка столь необычного дома в глуши северного Мичигана, а не на Карибских островах или Бермудах?
— Вижу, вы неплохо меня изучили.
— Поверьте, мое уединение нарушалось куда чаще и бесцеремоннее, но я не стала отшельницей. Знаете, что я до сих пор не могу нигде появиться, чтобы меня не узнали?
— Знакомый кошмар.
— Почему вы так нетерпимы к людям? Стоит ли придавать такое значение вниманию поклонников?
— Это старая история.
— Расскажете?
— Вряд ли у вас хватит терпения выслушать.
— Не сомневайтесь, хватит, — заверила Лили, присаживаясь на диван. — Обожаю всякие жизненные истории.
Лайам, сдавшись, тяжело вздохнул:
— Критики «открыли» меня как раз накануне моего двадцатишестилетия. Уверены, что это будет вам интересно?
— Абсолютно уверена.
Лайам сунул руки в карманы и шагнул к окну.
— Я, как говорят в романах, однажды утром проснулся знаменитым. Поток приглашений, статьи в журналах, дифирамбы, успех, слава и тому подобное. Люди швыряли безумные деньги, лишь бы заполучить самый серенький из моих рисунков.
— Я хорошо знаю, что это такое, — кивнула Лили.
Сообразив, что она действительно понимает, через какие испытания ему пришлось пройти, Лайам немного расслабился, отошел от окна и расположился напротив своей гостьи в глубоком кресле, заполнив его точно так же, как заполнял своим присутствием любое пространство, в котором находился. Лили стало немного не по себе.
Уж очень он напоминал Крейга. Тот тоже имел свойство подавлять окружающих.
— Естественно, голова у меня закружилась, и я поверил в собственную гениальность. С вами тоже такое было?
— Мне повезло. Муж не давал мне оторваться от реальности. Постоянно старался спустить на землю.
«Даже слишком старался», — подумала она. Крейг так и не сообразил, что она нуждалась в его похвале больше, чем в критике.
— Ну а меня некому было осадить. Я забыл, что хвалят не художника, а его работы. Стал шататься по вечеринкам, вместо того чтобы сидеть в мастерской, много пил, пристрастился к кокаину, полюбил веселых девочек и вольный секс.
— Только секс никогда не бывает вольным, верно? Обязательно найдется особа, которая захочет вас захомутать.
— Тут вы правы, особенно когда ты женат на женщине, которую любишь. О, я старался оправдать себя, потому что только она была моей истинной любовью, а все остальные — ничего не значащими постельными забавами. Оправдывал потому, что она тяжело переносила беременность и доктор велел оставить ее в покое, пока не родится ребенок.
В голосе звучало такое презрение к себе, что Лили поежилась. Этот человек судил себя намного строже, чем других.
— Жена, разумеется, обо всем узнала и ушла от меня. Неделю спустя се отвезли в больницу. Ребенок родился мертвым.
— О, Лайам…
Но он только скривил губы и отвернулся, явно не желая ее сочувствия.
— У этой истории все же счастливый конец. Она вышла замуж за издателя журнала и родила ему трех здоровых, прекрасных детишек. Что же до меня… я получил жестокий урок и понял, что в жизни действительно важно, а что нет.
— И с тех пор живете в строгом уединении?
— Ну, не совсем, — улыбнулся он. — У меня есть друзья, Лили. Настоящие.
— Люди, которых вы знаете сто лет, — предположила она. — Новые знакомые не считаются.
— Думаю, с годами все труднее приобретать друзей. Разве не так?
— Вы правы.
Она хотела спросить, почему он все-таки пригласил ее, но внезапно ее осенило:
— Мне кажется или вы что-то намеренно не захотели показать мне?
Лайам уселся удобнее и раздраженно поморщился:
— Вам не терпится увидеть мою мастерскую.
— Понятно, что вы не каждому открываете ее двери, но…
— Там никто не бывает, кроме натурщиц.
— Это вполне естественно, — вкрадчиво сказала Лили. — И все же я была бы благодарна, если бы вы позволили взглянуть одним глазком.
Лайам усмехнулся:
— Насколько благодарны?
— О чем вы?
— Настолько, чтобы позировать мне?
— А вы продолжаете стоять на своем?
— Характер, ничего не попишешь.
Будь они в пансионе или у речки на лугу, она смогла бы отказаться, но здесь… Таинственное место, где Дженнер создавал свои шедевры, было совсем рядом, только руку протяни.
— Понять не могу, почему вам захотелось рисовать толстую сорокапятилетнюю отставную актрису, но если только на этих условиях я увижу вашу мастерскую, значит, так тому и быть. Я буду вам позировать.
— Прекрасно. Идите за мной.
Он поднялся, шагнул к каменным ступенькам, ведущим на мостик, и оглянулся.
— Вы не толстая. И вам больше сорока пяти.
— Не правда!
— Вам подтягивали веки, но никакой пластический хирург не может стереть усталость в глазах. Вам около пятидесяти.
— Сорок семь.
Он взглянул на нее с самого верха и покачал головой:
— Я теряю терпение.
— Ваше обычное состояние, — огрызнулась Лили.
Он нервно передернул плечами: