Мое обретение полюса
Шрифт:
Новые разводья и недавно образовавшиеся пласты льда в сочетании с глубоким снегом затрудняли наше путешествие. Настойчиво пробиваясь только вперед, делая остановки лишь на короткое время, мы почти загнали собак. Одна за другой они отправлялись в желудки своих оставшихся в живых голодных собратьев. Штормы нередко сметали наши иглу. Лед часто трескался у нас под ногами, и нередко укрытием нам служила обыкновенная яма, вырытая в снежном сугробе. На наших телах появились болезненные язвы — следы обморожения. Вечная пустота в желудках вызывала в нас гастрономические вожделения, которые было невозможно удовлетворить. Тяжелая работа и сильные ветры иссушили наши глотки, нас мучила жажда; сумрак и вечно завешенное облаками небо доводили нас до крайней степени отчаяния.
Однако во всем этом не было однообразия. Мы страдали по разным причинам, мучения атаковали нас с разных направлений, но всякий раз в нас возникал бойцовский дух сопротивления. Подталкивая нарты или подтягивая их на веревке, мы помогали собакам, изнемогавшим от встречного ветра, заставляя их поворачивать носы навстречу метели, которая неумолимо, миля за милей, подметала лед. День за днем мы углублялись все дальше и дальше в мир ледяного отчаяния и штормового ветра.
В течение всего нашего перехода на север я считал, что имел некоторое преимущество в том, что мои спутники-эскимосы получили представление о цели моего путешествия. Несомненно, что благодаря информации, которая «просочилась» от исследователей многих поколений к эскимосам, в конце концов они поняли, что на вершине мира есть некая точка, в которой находится нечто, чего так долго домогаются белые люди и что сами эскимосы называли «Большой гвоздь». Конечно, я поддерживал в них это убеждение — надо же было мне как-то питать в них интерес к делу и мужество для преодоления столь долгих тягот и лишений. Естественно, я не рассчитывал возбудить в них особый интерес к самому полюсу. Их живо интересовало обещанное мной вознаграждение: по ружью и ножу на брата.
После казавшейся бесконечной войны на небесах, которая длилась семь суток, 30 марта небо на востоке покрылось синими полосами. Вскоре, словно подгоняемые бичом, облака рассыпались и унеслись прочь. Полные таинственности небеса на западе прояснились. К моему удивлению, под ними открылась новая земля. Кажется, я испытывал волнение самого Христофора Колумба, впервые заметившего зеленые берега Америки.
Обещанная моим добрым, доверчивым спутником земля невольно явилась им, и тот восторг, который был вызван представшими перед нами самыми северными скалами, рассеял все физические страдания, перенесенные нами во время затяжного периода штормов.
Насколько я мог заметить, земля представляла собой непрерывное побережье, которое простиралось примерно в 50 милях к западу параллельно нашему маршруту. Она была покрыта снегом, льдом и совершенно пустынна. Однако это была настоящая земля, которая внушала ощущение безопасности, какую только может предложить человеку земная твердь. Для нас это кое-что да значило, потому что по воле наших мучителей — ветров нас дрейфовало в море подвижного льда. У нас тут же возникло неодолимое желание ступить ногами на эту землю, но я понимал, что удовлетворить его — значит отклониться от прямого пути к цели. В любом случае задержка сулила новые опасности, да и запас продовольствия не позволял нам выкроить время для исследования новой земли.
После моего возвращения в Копенгаген в прессе часто приводились мои слова о том, что я якобы открыл новую землю площадью 30 тысяч квадратных миль и пересек ее. Но я сообщил лишь о том, что прошел район, в котором — это можно смело заявить — находятся 30 тысяч квадратных миль тверди земной, свободной от воды и плавучего льда, и таким образом покрывают собой часть пустоты на наших картах. Приводили якобы мои слова, что эта земля — «рай для охотников». Меня критиковали за это, утверждая, что животная жизнь не может распространяться так далеко на север. Существует ли там животная жизнь, мне неизвестно, так как мои устремления не оставляли мне времени для исследований. В последний раз я встречал животных на Земле Аксель-Хейберга. Я записал в дневнике только результаты наблюдений. Расчеты же производились на отдельных листах бумаги в другой записной книжке, где отмечались все отсчеты инструментов. Позднее все мои расчеты свелись к той форме, в какой они были окончательно представлены. «Полевые» бумаги с разнообразными заметками, так же как и инструменты, служили только своей цели, по этой причине большую часть научных материалов я передал Гарри Уитни. Несколько важных расчетов я оставил себе на память. Они будут представлены на страницах этой книги. Я полагал, что те записи, которые были оставлены, позднее окажутся полезными для контроля результатов, однако мне не приходило в голову, что Уитни по настоянию Пи-ри закопает переданные мной материалы. Я не считаю пропавшие документы доказательством своего достижения, не думаю также, что они представляют особый научный интерес. Однако исчезновение этих документов доказывает лишь то, что Пири — одна из самых беспардонных и эгоистичных личностей, известных в истории.
Пребывая в состоянии крайнего возбуждения от того, что Пири при упоминании любого документа, связанного с моим именем, кричал о подделке, группа американских кабинетных исследователей вопреки исторической практике пришла к выводу, что доказательства достижения полюса могут быть найдены при повторном изучении математической части определений местоположения. Часть моих расчетов была похоронена. У Пири же они оставались. Целые колонки моих полевых расчетов, а также инструменты и таблицы поправок хронометра были потеряны, и вот с таким «гандикапом» я представил «свой случай» на рассмотрение в Копенгагене в докладе, в котором первоначальные заметки представляют таблицы расчетов полных и сокращенных наблюдений. Друзья критиковали меня за то, что я не отослал в Копенгаген данные, приведенные в этой книге, и подобные им наблюдения, для того чтобы доказать правомерность моих заявлений. Однако в то время я не считал нужным оперировать чем-то большим по той причине, что если в моих материалах нет достаточного количества фактов для объяснения моего продвижения шаг за шагом к полюсу, то никакое ученое разбирательство в моих глазах не может иметь какой-либо ценности. Как это представляется мне теперь, такая точка зрения была ошибочной. Теперь я представляю любой клочок бумаги, каждый факт, взятый в отдельности, но не в качестве доказательства, а как иллюстрацию записей, сделанных в экспедиции, и выводов, которые позволило сделать время. Каждый исследователь делает то же самое. Основываясь на таких отчетах, история всегда выносила свой приговор исследователю. История поступает точно так же при оценке относительных заслуг исследователей при достижении полюса.
Расчет местоположения согласно первоначальным полевым записям на 30 марта 1908 г.
Долгота 95°36 . Давление — 3010 (поднялось с 2950 за два часа). Температура -34°. Ветер — 2.МК [118] — Сев. Вост. Облачно, дымка на Весте. Полосы видны на Осте.
Note118
Ветер приводится в баллах по шкале Бофорта, направление ветра — по компасу.
Тень — 39 футов (от тентового шеста высотой 6 футов над снежным покровом). Направления магнитные.
В силу невозможности внести правильные поправки на рефракцию я принимал поправку на рефракцию и параллакс равной 9 во всех моих расчетах. Тентовый шест — это планка из дерева гикори, снятая с одних из нарт. Она была 6 футов 6 дюймов высотой, 2 дюйма шириной и 72 дюйма толщиной. Шест был маркирован в футах и дюймах для использования в качестве измерительного средства. Он также служил гребным и рулевым веслом для лодки. Я втыкал шест на 6 дюймов в снег, 6 футов его служили для замеров длины тени. Такие измерения записывались в бланки наблюдений. Я не претендую на абсолютную точность измерений из-за трудностей, которые возникали при определении границ длинных, неясно очерченных теней; однако мои дальнейшие объяснения покажут, что измерения длины тени важны для контроля за всеми наблюдениями солнца, по которым я определял широту и долготу.
Эта новая земля никогда не обозначалась отчетливо. Низкий туман, исходивший, по-видимому, от открытой воды, скрывал очертания берегов. Мы видели только верхние склоны. Отчетливо наблюдались два массива земли. Самый южный мыс южного массива находился по пеленгу один румб от веста к зюйду, однако еще дальше к югу тоже угадывались неясные признаки существования земли. Самый северный мыс того же массива просматривался по пеленгу один румб от веста к норду. Севернее четко обозначался разрыв миль на 15–20, а за ним, за 85-й параллелью, на норд-весте простирался северный массив. Все это побережье, положенное на карту, тянулось вдоль 102-го меридиана приблизительно параллельно нашему маршруту. Временами некоторые признаки указывали на существование двух других островов. Тем не менее мы наблюдали эту землю настолько редко, что так и не смогли определить, состояла ли она из островов или же из обширного цельного массива. Это едва видимое побережье своими характерными горами и долинами напоминало остров Аксель-Хейберг. Я оценил высоту ближайшего побережья примерно в тысячу футов, и мне казалось, что оно покрыто льдами. Я записал на карте название: «Земля Брэдли» — в честь Джона Ар. Брэдли, благодаря щедрости которого стала возможной первая стадия экспедиции. Открытие этой земли в самый нужный момент сыграло роль положительного заряда, который ободрил нас в наших усилиях, сгладив отрицательный эффект, вызванный неделей, насыщенной штормами и всяческими трудностями.
Хотя я смотрел на эту землю с любопытством и вожделением, все же полюс оставался для меня вершиной моего честолюбия. Мои «мальчики» не были, как я, помешаны на полюсе, но я сказал им, что на обратном пути мы, возможно, наведаемся на эту землю. Больше мы ее никогда не видели. Эта земля послужила для нас удобной вехой, так как начиная с того времени мы отсчитывали от нее пройденное расстояние. Хорошее полуденное наблюдение показало, что мы находимся на широте 84°50 и долготе 95°36 . Мы преодолели вторую сотню миль от Свартенвога. До зовущей меня таинственной цели оставалось еще около 300 миль.
17 За пределами распространения жизни
Второе дыхание. Земля Брэдли остается позади. Каким был мир до сотворения человека. Гримасы полуночного солнца. Наши страдания. Невероятные усилия — и еще одна сотня миль позади
31марта, днем, новая земля скрылась в тумане, и как мы ни пытались ее разглядеть на западе, так ничего и не увидели. [119] День за днем, прилагая отчаянные усилия, мы пробивались на север. Сильные ветры, изломанный, неровный лед увеличивали наши трудности. Несколько дней мы продвигались медленно, но в промежутках между штормами, которые бушевали через каждые сутки, нам все же кое-что удалось. Когда на короткое время наступало леденящее душу безмолвие природы, в небе разворачивали свои фантастические картины миражи.
Note119
Не только Ф. Кук, но и другие исследователи больше не видели Земли Брэдли. Очевидно, исследователь стал жертвой оптического обмана, явления достаточно обыденного в высоких широтах. Не случайно количество «проблематических земель» в Арктике достигает внушительной цифры. Так, в работе В. Ф. Бурханова (см.: Вопросы географии. Сб. 36. М., 1954) указано 11 таких «земель» (при этом пропущены две — Земля Оскара и Земля Петермана, виденные якобы к северу от Земли Франца-Иосифа), проанализированы обстоятельства, приведшие к их «открытию». В ряде случаев за сушу принимались дрейфующие ледяные острова.
Они словно развлекали нас. Утесы и горные вершины со странными очертаниями, опрокинутые ледяные стены представали перед нами в самой разнообразной расцветке. Нередко нам казалось, что мы снова открываем новую землю, однако при ясной погоде обнаруживали, что обманывались.
Мальчики верили, что «знамения» были признаками реальной земли. Я неутомимо поддерживал в них эту убежденность, так как она не позволяла им впадать в панику перед неизведанным.
3 апреля стрелка барометра оставалась неподвижной, а температура упала. Погода стала устойчивой и довольно ясной, горизонт очистился от дымящихся испарений, и паковый лед засверкал. Теперь в полдень нас окружало ослепительное сияние, а по ночам солнце целовало замерзшее море, спрятавшись за мышиного цвета экраном из облаков и тумана. Небо над нашими головами вспыхивало красками, характерными для приближающихся радостных «двойных» дней.