Мое обретение полюса
Шрифт:
Определение местоположения 11 апреля дало нам широту 87°20 и долготу 95° 19 . По мере того как мы уходили на север, активность пакового льда у новой земли ощущалась все меньше и меньше. Поля стали массивнее, обширнее, на них было меньше трещин. Все реже встречались старые поля, причинявшие нам много хлопот, и молодой крошеный лед. С улучшением ледовой обстановки нас снова охватил азарт, присущий всякой гонке.
Мы миновали самые высокие широты, которых когда-либо достигали наши предшественники. Зов Крайнего Севера на короткое время воодушевил меня. Однако пришло время серьезно обдумать возможности более раннего возвращения.
Почти половина наших запасов была израсходована. На длительные переходы продовольствия ушло больше, чем предполагалось. Наши упряжки сильно поредели. Согласно жестокому закону —
За 24 дня мы прошли по полярному морю 300 миль. С учетом задержек и обходов препятствий наша средняя суточная скорость по прямой составила 13 миль. От полюса нас отделяли 160 миль, полных неизвестности. С такой средней скоростью продвижения мы смогли бы добраться туда за 13 суток. У нас оставалось достаточно продовольствия и топлива, чтобы рискнуть. Казалось, стоило протянуть руку — и приз будет нашим. Однако шторм, сильный снегопад или активизация пака означали бы неудачу.
В свежих трещинах я измерял толщину льда и пытался обнаружить в воде признаки жизни. Изучая процессы образования и ломки льда, я обратил внимание на неровности в ледяном покрове. Я измерял температуру воздуха, воды и поверхности льда, отмечал показания барометра, форму облачности, погодные условия и вычислял дрейф льда. Все эти действия были рутиной, однако подобно физическим усилиям, которые приходилось прилагать во время перехода, они тоже стали выполняться автоматически.
Я стал тщательнее изучать наше физическое состояние. Ежедневно я следил за появлением признаков физического истощения в любом из нас: подобное состояние означало бы фатальный исход. При физическом истощении человек не смог бы ни двигаться вперед, ни вернуться назад. Однако каждое наблюдение вселяло в меня уверенность в наших силах. Выносливость человека испытывалась в условиях крайнего напряжения.
Я пришел к выводу, что долгое пребывание человека на Крайнем Севере полезно для его здоровья, если он нормально питается и не переутомляется. Ослабевший неминуемо гибнет в этих местах, а человек с хорошим здоровьем в этом лишенном микробов воздухе крепнет физически и обретает отличную спортивную форму. Однако мы работали на пределе физических возможностей, а наш рацион постепенно уменьшался. И все же мы держались великолепно. Чрезмерные физические усилия, которые нам приходилось прилагать во время наших спешных маршей под эпизодическим обстрелом сверкающих солнечных лучей, вызывали интенсивную жажду. По примеру верблюда мы умудрялись поглотить необходимое количество воды еще до старта. Однако когда мы добирались до лагеря, медленное таяние льда в чайнике вызывало неудовольствие. Ежедневно в два приема, вечером и утром, каждый из нас выпивал по три кварты [129] воды, включая чай, а также ставший для нас роскошью суп. Пресная вода была вокруг нас в изобилии, лежала грудами, но прежде чем утолить жажду, надо было израсходовать несколько унций драгоценного топлива, которое мы везли на нартах сотни миль. И все же столь дорого обходившаяся вода стала причиной больших неудобств. Выделяясь в виде пота, она делала влажной обувь, образовывала ледяной пояс под коленями и на пояснице, сковывала наши лица маской мелких льдинок. Но мы научились по-философски относиться к этим мучениям.
Note129
Мера объема, принятая в англосаксонских странах. 1 кварта =1,14 литра.
Собаки рвались прыжками вперед, и за двое суток мы прошли от 87-й до 88-й параллели по льду, вовсе лишенному торосов и линий сжатия. [130] Нельзя было не только различить границы отдельных полей, но и установить, на каком, морском или материковом, льду мы находились. Барометр не указывал на какое-либо значительное повышение местности, однако лед имел прочную волнистую поверхность глетчера с редкими поверхностными трещинами. Вода, которую
Note130
Это очень веское свидетельство в пользу пребывания Ф. Кука в указанных координатах, поскольку им описан так называемый дрейфующий ледяной остров со всеми характерными признаками, причем в координатах, где в 50-х годах дрейфовала американская дрейфующая станция Т-3. Если бы не этот дрейфующий ледяной остров, Ф. Кук должен был бы отметить ухудшение условий передвижения из-за подвижек льда, вызванных интенсивным дрейфом, что им и наблюдалось после пересечения дрейфующего острова (см. комментарий к с. 195).
Лед становился все более ровным, и это вселяло радость. Вокруг легкими волнами простиралась пурпурно-синяя равнина, на ней не было обычных барьеров из вздыбленных блоков льда. Можно было прокладывать совершенно прямой курс. Однако продвигаться по ней оказалось так же трудно, как и по неровному льду. Твердый, из крупных кристаллов наст был неудобен и для нарт, так как из-за трения снижалась их скорость, и для снегоступов. В то же время он был слишком хрупким для ног. Мы остро ощутили одиночество, монотонность, тяготы непрерывного путешествия.
День за днем размеренными шагами мы продвигались вперед по замерзшим равнинам, ощущая душевную пустоту. Открыв глаза после вызывающей озноб дремоты, когда мало-помалу разгоралось пламя, мы наполняли наши желудки жидкими и твердыми веществами (преимущественно холодными — ведь мы не тратили топливо на приготовление обеда) в количестве, достаточном для того, чтобы выдержать день пути без остановок. Мы впрягались в лямки упряжки и, подгоняемые чувством долга, отмеривали ногами суточную порцию шагов, пока нам не изменяли ноги.
Я шагал впереди словно во сне, точно так же я помогал разбивать лагерь, ел, пытался отдыхать. Механически я определял и наше местоположение: в тех условиях едва ли возможно проявить интерес к математическим расчетам. Даже поглощение пищи вызывало трудности, потому что пеммикан, эта безвкусная и твердая, как металл, субстанция, был холодным. Наши ноги онемели — они даже отказывались болеть — и это казалось удачей. Постройка иглу стала нам не по силам. Внутри иглу наши веки, неспособные больше моргать, быстро слипались. Вскоре пустые желудки начинали свои жалобы. Тогда наши гастрономические инстинкты кое-как удовлетворялись. Дробно стуча зубами от холода, испытывая волны дрожи, которые, подобно электрическим разрядам, пробегали по коже, мы заползали в мешки, пытаясь вызвать в теле ощущение тепла. Мои «мальчики» тут же впадали в забытье, но мои веки смыкались с трудом. В то время как мысли о способах достижения успеха, о том, как бы растянуть продовольствие, как внушить мужество моим помощникам, держали мой мозг в состоянии активности, циркулирующая кровь наполняла ноги энергией.
У нас не было возможностей для умственной разрядки, не было ничего, что вывело бы наши души из состояния оледенения. Есть, спать, бесконечное число раз переставлять ноги вперед одну за другой — это было все, на что мы были способны. Мы напоминали лошадей, которые устало тянут тяжелую телегу, но у нас не было их преимущества проделывать это в приятном климате, не было предвкушения отдыха в комфортабельной конюшне. Наши дневные марши походили друг на друга. Проглотив холодную пищу, мы запрягали собак и сами тоже впрягались в нарты.
Ежедневно мы испытывали такое физическое напряжение, какое невозможно ни описать пером, ни изобразить кистью. Сводящее с ума однообразное сверкание снегов, резкие ветры с сильными морозами истощали мышцы, жгли глаза, заставляли зубы выбивать дробь. На меня еще действовала притягательная сила конечного успеха, но для моих молодых товарищей все это было пыткой. Однако они были храбрыми, преданными ребятами, готовыми оставаться со мной до самого, пусть горького, конца, и редко позволяли голоду, усталости, эгоистичным желаниям и прочим страстям мешать успеху экспедиции.