Мое обретение полюса
Шрифт:
Вопреки нашей обычной практике собакам было позволено отдохнуть в упряжи. Они не проявляли характерного злокозненного любопытства, они слишком устали для того, чтобы попытаться стащить корм с нарт. Однако теперь, когда иглу было закончено, мы проделали ножами сквозные отверстия в ледяных гребнях, сквозь которые пропустили ремни упряжи и таким образом надежно прикрепили каждую упряжку к ледяным глыбам. Затем каждая собака получила двойную порцию пеммикана. Они выразили свою признательность частым дружелюбным помахиванием хвостов, а в звуках, исходивших из их сократившихся желудков, послышались нотки радости. Покончив с едой, собаки свернулись в клубки прямо па снегу и, растопив своими телами, изредка хватали его пастью, чтобы добавить необходимое количество влаги. Для собак наступили двухдневные каникулы, так что и они отпраздновали достижение Северного полюса.
Мы удалились в иглу, закрыли входное отверстие блоком снега, расстелили наши спальные мешки на полу и, стянув, обувь и брюки, наполовину залезли в ощетинившийся олений мех. Затем по-приятельски поздравили друг друга с успешным завершением нашего долгого пути на край света.
Пока мы развлекались подобным образом, наша маленькая печь насвистывала радостную мелодию утоления хронической жажды. Тем временем Авела и Этукишук все глубже и глубже погружались в свои мешки, затем они набросили капюшоны и закрыли глаза, подчинившись всесильной усталости. Однако мои веки сомкнулись не с такой легкостью. Я еще долго наблюдал за огнем, потом добавил снега в чайник. С чувством удовлетворенного честолюбия время от времени через отверстие, проделанное в стене шестом, я выглядывал наружу и осматривал сверкающий золотом и пурпуром горизонт. Радость судорожно пробегала по позвоночнику, снимала отупение с мозга, смерзшегося за время долгого предвкушения встречи в полюсом.
Через какое-то время с чувством удовлетворенной благодарности мы от души напились воды, которая была для нас слаще любого вина. Дымящийся суп из пеммикана, заправленный филеем мускусного быка, — роскошь, которую мы редко позволяли себе на стоянках, — отправился вслед за питьем добрыми согревающими глотками. За этим последовали кусочки мяса и по куску пеммикана. Позднее несколько кубиков нутряного сала мускусного быка завершили наше пиршество. А уж под конец три чашки чая расправили складки наших желудков. Вкусно поев за многие недели, мы упивались ощущением сытости и отдыхали. Мы, достигшие зенита, «Ултима Туле», пытались заснуть в комфортабельных снежных постелях, вращаясь вместе с осью земли.
Однако для меня сон стал делом невозможным. В 6 часов, то есть через шесть часов после нашего прибытия, перед наступлением полудня по местному времени, я встал, вышел из иглу и провел двойную серию наблюдений. Вернувшись, я выполнил кое-какие расчеты, улегся на свой мешок, а уже в 9 часов, оставив Авела охранять лагерь и собак, вместе с Этукишуком отправился разбить палаточный лагерь примерно в четырех милях южнее по магнитному компасу. Мне хотелось переместиться на другую позицию для проведения последовательных наблюдений.
Погрузив палатку, мешки и лагерное снаряжение на нарты, мы стали толкать их по ледяному полю; мы пересекли узкую полынью, скованную молодым льдом, и двинулись к другому полю, как нам показалось, гораздо больших размеров. Часа через два мы установили палатку как раз к сроку полуденных наблюдений. Замеры высоты солнца секстаном продолжались все последующие 24 часа.
В перерыве между обсервациями я прошел к новой трещине между нашим полем и тем, где Авела сторожил собак. В этом месте по мере подвижки мощного поля заново сформировавшиеся пласты льда наползали друг на друга. Послышался странный звук, напоминающий плач ребенка. По всей вероятности, он исходил отовсюду. Он иногда прерывался и снова возрастал плачущими нотами. Распластавшись на льду и приложив свое защищенное мехом ухо к его поверхности у края старого ледяного поля, я услышал грохот, напоминающий раскаты отдаленного грома, — реверберацию двигающегося, перемалываемого пака, который, подчиняясь порывам ветра, дрейфовал по поверхности невидимого моря тайн. Пытаясь определить, откуда исходил плач, я тщательно осмотрел кромку полыньи и подошел к месту, где две крошечные льдины образовали нечто вроде рупора. Почти каждые пятнадцать секунд из него вылетали два-три громких крика. С помощью ледоруба я отделил одну льдину, и крики прекратились, однако дальше, вдоль кромки, слышались другие звуки.
Подошло время наблюдения, и я поспешил к своему секстану. Вернувшись позднее к полынье, чтобы наблюдать, как дышит море, я обнаружил, что крики прекратились. Тонкие пласты льда сцементировались. Но, глядя на открытую поверхность воды по соседству, я все же изучил манеру образования и ломки полярного льда.
Эта тонкая пленка льда, способная издавать крики ребенка, несет в себе заряд самой неодолимой силы в мире. Она образует зародыш настоящего полярного пака, этой обширной подвижной корки льда на поверхности земного шара, которая раздавливает корабли, перемалывает скалы, опрокидывает в море горы. Все начинается с сотворения обыкновенного микроскопически малого кристалла, затем последовательно образующиеся кристаллы благодаря своему сродству объединяются, чтобы создать ледяной блин. [140] Эти блины, подчиняясь тем же самым законам сцепления, сближаются и соединяются. Получается тонкий пласт первичного морского льда. Он либо сохраняется, чтобы затем создать большое поле, либо расползается по поверхности от одного блина к другому и от поля к полю, словно мостом соединяя или латая дыры в огромных движущихся массах льда, покрывающего середину Полярного бассейна.
Note140
В русском и английском языках для характеристики одной из начальных форм морского льда, описанных Ф. Куком, используется одинаковый термин — рапкасkеice», или «блинчатый лед», «блинчатка».
Действие другого закона природы мы увидели в совершенно незначительном явлении. Растягивая вещи для просушки (они хорошо высыхают под солнцем и на ветру даже при очень низких температурах), мы не заметили, как два брезентовых полотнища — белый чехол для нарт и почерневший кусок, в который мы заворачивали лодочные принадлежности, — сорвало ветром и бросило на торос. Когда мы сняли с тороса эти полотнища, то обнаружили, что в том месте, где лежал темный брезент, который покоился там под прямым углом к солнечным лучам, снег подтаял, а затем смерзся снова. Под белым брезентом снег не изменился. Температура была -41°. Нам было холодно, однако черный брезент, поглотив достаточное количество тепла, растопил под собой снег. Этот небольшой урок физики заинтересовал меня, и на обратном пути мы проделали много подобных экспериментов. Во время длительных утомительных переходов я задавал самому себе такие вопросы: отчего снег белый? отчего небо голубое? почему черная поверхность съедает снег, а белая — нет?
Постепенно в нашей монотонной жизни на эти вопросы нашлись удовлетворительные ответы. Таким образом, в поисках абстрактных знаний я невольно исследовал законы радиации. Так, постепенно, мне стали понятны некоторые проблемы животной жизни и, по-видимому, прояснились некоторые удивительные откровения природы. В чем секрет расцветки меха арктических животных? Я обнаружил, что мех животных и перья птиц были окрашены в соответствии с их нуждами для абсорбции внешнего и сохранения внутреннего тепла. Факты, указанные здесь, будут рассмотрены далее, когда мы будем иметь дело вплотную с животными, приспособленными для жизни на снегу.
Одно из впечатлений, которое я вынес из этого ночного похода, состояло в том, что солнце казалось низким, висящим гораздо ниже, чем в полдень, что на самом деле не соответствовало действительности, так как замеры высоты показывали, что оно (солнце) находится на 9 выше. Возможно, такое восприятие наблюдалось в силу привычки. Дело в том, что во время переходов на север мы отмечали значительную относительную разницу в высотах ночного и дневного солнца. Несмотря на то что эта разница теперь исчезла, мозг временами отказывался воспринимать такую значительную перемену. [141]
Note141
15 месяцев спустя я попытался объяснить это явление швейцарскому профессору, который немного говорил по-английски. Тот привел якобы мои собственные слова о том, что ночью в районе полюса солнце висит в небе значительно ниже, чем в полдень. Я не утверждал ничего подобного. В действительности глаз не различает расстояния между солнцем и горизонтом в течение суток. Мной не было обнаружено заметного видимого глазу подъема или опускания солнца. Приспускание светила при ночном витке полностью исключается. Для проверки этого важного явления я применил несколько спобов, о чем расскажу ниже.
Во время пребывания на полюсе я был поражен необычным равенством температур [142] атмосферного воздуха в течение всех 24 часов, а также странной монотонностью окраски и освещенности моря и неба. Я стал наблюдать это явление уже на подходах к центру полярной области. Странная равномерность цвета и освещенности, влажности и температуры воздуха проявлялась в районе вокруг полюса в радиусе примерно сто миль. Это было отмечено дважды — при приближении к полюсу и при уходе из этой области.
Note142
Поскольку суточный ход температур в основном определяется изменением количества солнечной энергии в течение суток, то и отмеченные Ф. Куком особенности суточного хода температур на полюсе также являются аргументом в пользу его пребывания там.