Мое обретение полюса
Шрифт:
На нас снова давило бремя каждодневной рутины. Ощущение новизны от успеха, вся сила страсти, которую мы направляли на его достижение, словно куда-то провалились. Колеблющаяся синева утомляла глаза, подвижка льда не воодушевляла, не радовала сердца. Температура колебалась между 30 и 40° ниже нуля при постоянном ветре. 1 мая было не за горами; эта дата наводила на воспоминания о цветах и улыбках в ином, добром мире. Но здесь вокруг нас вся природа была ограничена рамками горизонта.
Вот наступило 1 мая. Оно ознаменовалось более яркими обильными вспышками на солнце, что, однако, не доставило нам никакой радости. Великолепие этого полярного пламени было обманом. Над горизонтом словно в истерике плясали миражи. Солнце описывало полные круги в небе, однако излучаемое им тепло было тоже притворством, а его свет причинял страдания. Лед был тяжелый,
2 мая облака закрыли небо, густой туман пал на лед. Мы с трудом прокладывали себе путь, но все же преодолели 19 миль. 3 мая пошел снег, однако к концу перехода небо прояснилось, и меня одолела тоска по родине, где уже цвели яблони и вишни.
С измотанными нервами, вооружившись компасом, я изо дня в день шагал впереди нарт. Скорость продвижения была удовлетворительной. Мы миновали 89-ю и 88-ю параллели. И 87-я, и 86-я будут скоро у нас под ногами. Кроме того, новые земли ободрят нас. Эти тяжелые дни надолго сохранятся в нашей памяти. Недостаток стимулов и нехватка питания лишали нас энергии для запоминания всех событий того драматического, холодного времени.
Напряжение длительного перехода связало наше трио узами мученичества. Собаки, эти домашние животные, которые так и не расстались за века с волчьими инстинктами, приняли нас в свое братство. Мы не слышали от них ни звука неудовольствия или несогласия, а их глаза участливо смотрели на нас, покуда мы устраивались поудобнее на отдых, зарываясь в снег. Если им случалось располагаться поблизости от нас, они окружали нас, прижимались к нам, словно пытались согреть своим звериным теплом. Порой, напоминая нам о своем присутствии, они совали свои холодные, покрытые инеем носы в спальные мешки и, тыча ими в нашу теплую кожу, будили нас.
Мы любили этих тварей и восхищались их великолепной звериной выносливостью. Их превышающая всякие человеческие возможности способность приноравливаться к любым условиям часто служила нам темой для разговоров. Собаки, одетые в шкуры, защищавшие их от любой непогоды, кидались навстречу порывам ветра, бросали вызов смертоносному шторму. Съедая только фунт пеммикана в день и не требуя от нас ни питья, ни укрытий, они охотно выполняли колоссальную работу, а затем на отдыхе предлагали нам — своим двуногим собратьям — свой мех для защиты от холода, а свои тела — в качестве изголовий. Мы научились уважать их. Узы их звериной дружбы связывали нас все крепче и крепче. Теперь, больше чем когда-либо, у нас появились основания уважать их, потому что мы совместными усилиями искали выход из этого мира, не предназначенного для обитания существ из трепетной плоти.
В районе 88-й параллели мы преодолели большие массивы тяжелого льда. Ровные поля, которые встречались нам на пути к северу, куда-то исчезли. [148] Погода заметно изменилась. Пронизывающие ветры с запада усилились, и шквалы налетали все чаще. Чистый пурпур и синева небес постепенно уступили место безобразно серому тону. Поток смерзшихся иголок по нескольку часов подряд ежедневно проносился над паком. Искушение укрыться от непогоды в сцементировавшихся снежных стенах иглу было очень велико. Однако такая задержка могла ускорить пришествие голода. У нас было достаточно пищи для того, чтобы достичь земли при хорошей погоде, но даже короткие задержки угрожали самой возможности возвращения. Поэтому нам приходилось принуждать себя бороться с дрейфом и как можно скорее продвигаться против ветра, не обращая внимания на неизбежные при этом физические страдания. У нас не было другой альтернативы, и мы старались убедить самих себя в том, что обстоятельства могли сложиться еще хуже.
Note148
Очевидно, Кук вспоминает о дрейфующих ледяных островах, которые он встретил здесь три недели назад — срок вполне достаточный, чтобы они сдрейфовали восточнее.
Ушла в прошлое тяжелая работа по возведению иглу. С тех пор как мы покинули полюс, мы соорудили только одно и при этом потеряли драгоценные сутки, за которые неузнаваемо изменился лик безграничного пространства льда.
Небольшая шелковая палатка надежно прикрывала нас от потоков ледяного воздуха. Было по-прежнему около 50° мороза, однако наша задубевшая кожа и ставшие нечувствительными нервные волокна помогали нам не слишком остро ощущать эту пытку. Наша неизменная диета из пеммикана, чая и галет не удовлетворяла нас. Мы постоянно ощущали недоедание, однако дневной рацион пришлось не увеличить, а слегка сократить. Переход от зимы к лету мы отметили сменой иглу на палатку и мягкого снежного ложа на твердое ледяное, подметаемое ветрами.
Пытаясь поймать для обсервации солнце, я был вынужден бодрствовать в часы, отведенные для отдыха. Чтобы скоротать время, я то и дело переводил глаза с храпящих собак на храпящих людей. Однажды во время бдения меня осенило, и я разрешил загадку собачьего хвоста, загадку, над разрешением которой я бился вот уже несколько суток. Я пишу об этом здесь, рискуя подвергнуться нападкам цензуры, потому что такие моменты были характерны для нашей жизни, которую иначе не проиллюстрируешь. Подобные тривиальности давали пищу нашим мозгам. Для чего — спрашивал я себя — собаке хвост? Медведь, мускусный бык, карибу и заяц обходятся, каждый по-своему и довольно хорошо, крошечным обрубком. Зачем же, создавая собаку, природа приложила такие большие усилия для того, чтобы снабдить отличным мехом, по-видимому, совершенно бесполезный костяной отросток? У собаки хвост настолько приметен, что едва ли можно представить ее себе без этого атрибута, тем не менее арктическая природа не часто тратит силы на создание каких-либо украшений или удовлетворение капризов. Пушистый хвост имел важное назначение, в противном случае он отпал бы, отрезанный ножами морозов и времени. Да, хвост был занесен в Арктику предком собаки — волком из более теплых краев, где он предназначался для отпугивания докучливой мошкары. А здесь… Нос, уж так он создан, что может дышать только теплым воздухом. На Крайнем Севере он требует определенной защиты, и собака обеспечивает ее своим хвостом. Когда я сделал это открытие, холодный ветер, заряженный острыми снежными кристаллами, подметал пак. Все собаки лежали на льду, подставив ветру согнутую аркой спину и эффектно, словно веером, закрывая морду хвостом. Так с помощью этого придатка животное комфортабельно защищало нос от ледяной пытки.
Во время долгих переходов по снежной пустыне я заинтересовался доселе неизвестными мне явлениями в человеческом организме. Поначалу стремление отыскать приемлемую дорогу через торосы требовало и от тела и от мозга предельной сосредоточенности. Однако постепенно все изменилось. С помощью чего-то вроде подсознания или интуиции глаза теперь сами находили удобный путь, а ноги лишь механически отмеряли ярды, мили, градусы, почти не испрашивая советов у мозга, тогда как туловище, стараясь сохранить энергию, необходимую ногам, словно чемодан, оставалось в состоянии покоя на протяжении многих миль пути.
Мышцы, настроенные на чисто механическую работу, оставляли мозг в покое, чтобы тот мог развлекаться и работать. Сводящая с ума монотонность нашего бытия вместе с затратами энергии вызывала тошноту от ощущения пустоты в голове. Надо было что-то предпринять, чтобы вывести душу из арктического оцепенения.
Превосходство мозга, его власть над лошадиными силами тела продемонстрировали себя во всей красе. Плоть проявляла лояльность к серому веществу только тогда, когда нам приходилось прилагать умственное усилие. Так изнывающие от усталости мускулы выполняли двойную работу, не жалуясь на усталость. Занятость мозга своими собственными развлечения ми — большое преимущество в жизни, которого стоит добиваться всегда. Наш мозг словно приумножал жизненные силы, помогая нам увеличивать расстояния дневных переходов. Наука, искусство и поэзия были теми вершинами, над которыми парили крылья моих мыслей. Начав свои развлечения с любопытных размышлений о назначении собачьего хвоста и расцветки животных в Арктике, мой мозг завершил первую стадию упражнений постановкой на воображаемой сцене драм, комедий и трагедий из жизни эскимосов.
Пытаясь сбалансировать свое мышление, я составил для себя довольно странный список тем, которыми и занимал свое воображение. Когда я находился в более приятном расположении духа, я всегда воссоздавал картину полярного восхода солнца — времени, когда природа пробуждается от зимней спячки. Совсем не трудно было заставить Этукишука и Авела пускаться в подобные экскурсы воображения. Самый простой повод мог породить поток приятных мыслей и питать его несколько дней. Таким искусственным стимулированием мозга отключались центры утомления мышц. Мы пересекли 87-ю параллель и приближались к 86-й. Но вот настало время, когда наши тела тоже отказались прикладывать усилия.