Мое обретение полюса
Шрифт:
Неделями мы сидели на неизменной диете: сушеной говядине и жире. Перемен не было, мы не пробовали горячего мяса и не съедали больше того, что было абсолютно необходимо для поддержания сил. Мы были глухи к постоянному зову наших пустых желудков. Мы подчинили каждый орган тела только одной цели — вырабатывать энергию для самого важного — движения наших ног. Истощение мышечной энергии, утомление перенапряженных мускулов сказывались все сильнее. Эскимосы вяло размахивали бичами и подгоняли собак с каким-то безразличием. Собаки вели себя точно так же. Это было видно по их опущенным хвостам, поникшим ушам и носам, когда они, нажимая на плечевые ремни, волокли нарты все дальше и дальше от земли обетованной.
Легкий, высасывающий жизненные силы ветер постоянно дул с запада. [127] Приходилось сражаться и с ним. Мы барахтались в его потоке, словно пловцы в воде. Иногда он чуть сдвигался по часовой стрелке и тогда поражал под углом цель — наши лица. От этого коченел нос. Он становился словно инородным телом на физиономии. Наши щеки тоже белели, и кожа на лице в конце концов покрывалась безобразными шрамами. Мы нередко слепли — наши глаза запечатывались смерзшимися ресницами. Слезные мешочки в уголке глаз производили крошечные ледышки. Каждая выдыхаемая частичка влаги тут же замерзала, не успевая вылететь из ноздрей, отчего лицо покрывалось ледяной маской.
Note127
Важная деталь, подмеченная Ф. Куком, характеризует условия в центральной части Арктики, где наблюдается сравнительно малоподвижная циркуляция льдов. Чтобы придумать подобное, Ф. Кук должен был бы обладать знаниями арктической океанографии, выявленными к середине XX в.
Временами солнце как бы поджигало облака, и тогда снега под ними тоже горели, ослепляя глаза. Перед всеми этими явлениями мы ощущали холодок смерти. Вся природа словно впала в состояние экзальтированного восторга. Оптические обманы зрения обретали форму вокруг нас — на облаках и в море. Мы двигались в мире миражей. Солнце лишь притворялось добрым — его свет причинял страдания. Какой странный мир, думалось мне, когда мы толкали нарты и подстегивали собак, еле волочивших ноги. Мы ступали по твердой поверхности, но казалось, будто мы стоим на месте.
На горизонте громоздились горы, расстилались долины и равнины, текли реки, однако все это покоилось на вздымающихся водах моря. Хотя мы и не замечали никакого движения, тем не менее оно происходило. Твердая корка льда, которая покрывала здесь поверхность океана, все же незаметно для нас двигалась, подчиняясь каждому дуновению ветра. Мы перемещались вместе с ней, ни на минуту не расставаясь с призрачными ландшафтами миражей.
Я никогда не забывал об опасности, которую таило для нас это движение. Я понимал, что нас может унести от нашей цели безнадежно далеко. Я помнил также и о вероятности голодной смерти.
Иногда вместо иглу мы пользовались палаткой. Через океан к верхушке земной оси За мелким ремонтом вблизи полюса
Теперь, когда мы зашли так далеко и каким бы малым ни казалось расстояние, оставшееся до полюса, эти последние 200 миль представлялись совершенно неодолимыми. Теперь наши онемевшие ноги начали болеть, едва мы начинали очередной переход, и мы тут же забывали о честолюбии. Однако мы шли вперед — и миля за милей убегали назад.
Иной раз мне кажется, что нас поддерживали какие-то неведомые силы, о существовании которых мы даже не подозревали. Я почти уверовал в присутствие каких-то существ-невидимок, голоса которых подбадривали меня, заставляя идти навстречу воющему ветру. Эти существа, которые содействовали моему успеху, сами искали душевного успокоения и, желая, чтобы я добрался до цели, помогали мне странным, мистическим образом.
18 Над морем полярных тайн
Сводящий с ума мир, в котором ледяная вода и сталь обжигают руки. Мучительное преодоление оставшихся двухсот миль. По поверхности материкового льда, сидящего на мели. Дни отчаяния. «Лучше умереть. Дальше идти невозможно», — говорит Авела.
Мы продвигались вперед. Мы щелкали бичами, понукая уставших собак, принуждая собственные ноги двигаться шаг за шагом быстрее. Миля за милей лед оставался позади. Сводящая с ума, доводящая до отчаяния подвижная ледяная пустыня стала невыносимой. Подстегиваемые чувством долга, мы поддерживали в себе интерес к делу. Безжалостные морозы принуждали нас прилагать физические усилия. Нас одолевало отчаяние — результат хронического переутомления.
И все же у нас появилась причина для ликования. Небо прояснилось, погода улучшилась, над этим странным, словно потусторонним, миром разливались размытые очаровательные краски. Мы значительно продвинулись, но уже не воспринимали всей красоты окружающего. Вокруг расстилалась безжизненная пустыня. Мозг, прежде озабоченный лишь движением наших рук и ног, которым приходилось пробивать дорогу через миниатюрные горные хребты вздыбленных ледяных полей, теперь, после улучшения состояния льда, расслабился, однако отказывался искать пищу для размьш1ле-ния. Несмотря на то что идти стало легче, в нас копился яд переутомления, и теперь, вспоминая о тех днях, я отказываюсь понимать, каким образом нам удалось сохранить трудоспособность. Когда мы прошли 86-ю параллель, ледяные поля увеличились в размерах — они стали шире и толще.
Маршрут к полюсу и возвращение (карта Ф. Кука)
Большие торосы и зоны сжатия встречались реже. [128] Уверенное продвижение вперед было достигнуто благодаря самому экономному расходованию сил. Температура колебалась в пределах -36 —40°, достигая максимума или минимума в полдень и в полночь соответственно. Здесь годились только спиртовые термометры, ртуть была близка к точке замерзания.
Хотя солнце светило теперь постоянно и скрашивало безрадостную пустыню, мы все еще не испытывали ощущения теплоты. В самом деле, солнечные лучи, словно противореча себе, казалось, сами вызывали мороз, который причинял мучительные боли в легких; он словно жалил. Когда мы двигались в этом золотистом сиянии, снег ошпаривал нам лица, и наши носы становились белыми от мороза. Хотя солнце в охваченном пламенем небе принялось жечь ледяные поля, мы продолжали вдыхать тлетворный холод смерти. Стоило схватиться за лезвие ножа, как на коже появлялись болезненные ожоги. Ледяная вода казалась замерзшим пальцам кипятком. Мы получали огонь, разжигая винный спирт, и жир ласка.! наши желудки. Небо было горячим только в мечтах, на самом деле все оставалось холодным. Природа притворялась во всем; казалось, мы приближались к охваченному хладным пламенем Гадесу.
Note128
В этом месте Ф. Кук подошел к северной ветви антициклональной циркуляции льдов, что подтверждается изменением характера льда и последующей информацией.
Теперь мы начинали маршрут в 22 часа и заканчивали в 7. Большие длительные переходы, которыми судьба дарила нас прежде, стали невозможными. Пройденное нами расстояние определяли не столько стрелки хронометров, сколько погода.
Серьезным дополнением к моим повседневным обязанностям стали постоянные записи и обсервации. Я никогда не позволял себе относиться к ним с безразличием, так как никогда не забывал о важности таких данных для прокладки курса.
Я вел записи в двух маленьких записных книжках, очень мелкими буквами твердым карандашом на обоих сторонах листа. В начале путешествия я обычно заносил дневные наблюдения при свече, но позднее, когда солнце сияло и днем и ночью, мне не нужно было дополнительного освещения даже внутри иглу. Солнечный свет проникал сквозь толстые снежные стены. Когда он был особенно ярким, я пользовался случаем, чтобы измерить тени. Изменение их длины означало, что мы приближаемся к полюсу.
При надвигавшемся шторме мы оставались на месте, при ураганных ветрах переходы наши сокращались. Однако так или иначе мы все же умудрялись изыскать несколько часов в сутки хотя бы для короткого перехода. Любое время суток нас одинаково устраивало, ведь у нас не было верстовых столбов и установленных часов для отдыха, воскресений, каникул.
Идти вперед, экономно расходуя энергию, накопленную в течение сна и питаемую фунтом пеммикана, — это было нашей единственной задачей. День за днем наши ноги неумолимо несли нас вперед, и однообразные панорамы расстилались перед нами.