Мое побережье
Шрифт:
Господи. Так и до психушки недалеко.
— Дверь! — раздался командный голос, обладатель которого обнаглел настолько, что решил не утруждать себя составлением объемных фраз.
— Я тебе не Джарвис! — хотя, будь моя воля, я бы запретила тебе и Эдвином помыкать в подобной манере.
Все равно направилась в прихожую; не хватало оставлять дом нараспашку из-за глупой вредности.
Я уклонилась от взора Хэппи, вознамерившегося заглянуть мне в глаза. Не нужно видеть, чтобы знать: полного так раздражающего сейчас сочувствия. Спасибо, Хоган. Но не надо.
Кому, как не мне, знать, что характер Старка — далеко не сахар.
***
Все
Запах свежести. Запах надежды.
Высокое чистое небо и мечты о рождении чего-то нового. Все это — так далеко от моего нынешнего угнетенного состояния.
Аромат арбуза или яблока — витающие под носом нотки очень схожи, и разобрать их проблематично, — раздражает обоняние воспоминаниями о чем-то очень знакомом и недалеком, которые утекают из пальцев, как вода, не дающие поймать себя за невидимые хвосты.
Хэппи и Тони задержались после физкультуры в раздевалке — Хоган обсуждал с тренером некие вопросы относительно своих тренировок, в суть коих я вслушивалась слабо.
А спрашивать в лоб сидящего напротив Роджерса: «Чем ты пахнешь?» было бы не совсем прилично. Даже если это являлось сомнительной успешности способом отвлечься.
— С тобой все хорошо? — он первый нарушил тишину, вырывая меня из водоворота образов, неясными тенями терзающих рассудок. — Ты какая-то бледная, — Стивен с непривычной придирчивостью изучал мое лицо, будто пытаясь найти в нем причину плотной пелены мыслей, которые заслоняли меня, сродни несуществующему щиту, от внешнего мира.
— Да, я… — отвлеченно заковыряла вилкой в тарелке. — Я просто не выспалась.
Бледная. Чересчур мягкое определение; я была страшно выжатой, изнуренной до последней капли и разрываемой желанием снять с плеч тот груз, который навалился на меня в последний выходной день.
Все так завертелось, что времени на передышку не осталось.
Хотелось тайм-аута. Хотелось сесть в тишине комнаты и с чистой головой разобраться, что, черт возьми, творится вокруг изо дня в день.
После дня рождения Брюса чужие жизни галопом понеслись перед моими глазами, утягивающие в свой круговорот и не оставляющие времени на собственную.
Сложность того, чтобы хранить чью-то тайну — иногда она может оказаться непосильно тяжелой.
— Могу спросить, почему не спалось? — он отхлебнул сок из небольшой коробочки, отчего та с шумом сжалась.
Я прикусила губу.
В самом деле, почему мне не спалось? Я измяла простыни, глядя в потолок да стены сухими глазами, пока утренний свет не затопил комнату серой дымкой. Пока в соседней комнате не раздался приглушенный звон будильника, не зашевелился Майк, просыпающийся во имя исполнения своего гражданского рабочего долга. Если прислушаться, можно было различить, как он хлопал дверцами шкафчика в ванной.
Я смотрела на дурацкую картинку какой-то болонки, купленную за двенадцать долларов и прибитую к стене. А вместо белой собачонки перед ликом стояли чужие, покрасневшие глаза и подрагивающие губы, сжатые в попытке не проронить ни единого обличающего звука.
Наташа разорвала зрительный контакт, отвернулась к окну и скорой дробью отчеканила:
— Порядок. Я в норме.
Она старалась не демонстрировать собственного волнения, когда
Но потом подошла ее очередь, и мелькнувшая было улыбка сползла. Я поймала ее руку и сжала, вынуждая взглянуть на меня.
— Все будет хорошо, — пальцы Наташи были холодными и мелко подрагивающими. — Ты не можешь забеременеть от святого духа.
Если б я только знала наперед, что произойдет, когда она выйдет из кабинета, стиснув руки на груди так, что ткань кожаной куртки натянулась до предела, я бы ни за что не произнесла этих слов и в худшем случае — оторвала бы себе язык.
Она пробыла в кабинете не долго; или это для меня время в волнении пролетело слишком быстро.
— Тесты, которые я сделала дома, точны. Я не беременна, — тихо проговорила она, словно бы не слушающимися руками обматывая вокруг шеи яркий цветастый шарф.
Она шла к выходу, глядя в пол перед собой и одновременно — никуда.
— Слава богу, — я расслабленно вздохнула, отчего-то радуясь мыслям, что худшее осталось позади. — Что тогда с твоими месячными?
Легкий порыв ветра растрепал рыжие волосы, едва дробь сапожек на невысоком каблуке достигла выхода.
Голос вдруг поднялся на пару тонов вверх:
— Они сказали, что у меня — нечто, называемое преждевременной менопаузой. — Я замерла на ступенях и бессильно уставилась в блеснувшие глаза, отпечатывающиеся на моей сетчатке, в мозгах, на сердце — навсегда. Ее вздох напоминал реакцию человека, из последних сил удерживающегося на грани. — Менопауза препятствует овуляции. Они сказали, что я не смогу зачать ребенка. Никогда.
И вдруг — так отчаянно и так беспомощно всхлипнула, крепко зажмуриваясь и отворачиваясь, прижимая дрожащую ладонь к искусанным губам.
Так банально и избито, но порой чужая боль — сильнее собственной.
Все проблемы этого идиотского, несправедливого мира разом показались мне пустыми и мелочными. Как воздушный шар, который резко проткнули иглой, и который не оставил после себя ничего, кроме жалкого огрызка на земле — резиновый, рваный кусок мнимого объема.
— Пеппер! — щелчок пальцев перед носом.
Я подскочила на месте, пролив горячий кофе из бумажного стаканчика себе на руку. Чертыхнувшись, украла с подноса Роджерса салфетку, забыв спросить разрешения, и принялась хаотично мотать ладонью, стряхивая с пальцев обжигающие темные капли.