Мое солнечное наваждение
Шрифт:
– В нашей академии ветеринарии и сельского хозяйства, – обрубила Нина.
– В каком смысле «нашей»? – не понял Герман.
Сельское хозяйство, какой абзац! Кажется, его «сестрица» станет первой выпускницей престижной, со всех сторон элитной школы, которая выбрала сферой деятельности сельское хозяйство.
– В городе, – дёрнула плечами, как от разряда тока Нина.
– В чём трудность? – не то чтобы Герман понимал заход Ярины – по гамбургскому счёту ему плевать, куда отправлять платуза обучение, но и возмущение Нины было непонятно. Хорошая профессия, в конце концов, если разорится, начнёт
– Она продолжит жить здесь, – нагнувшись к столу, прошипела Нина. «С-с-с-те-е-е-с-с-сь». Рядом не было знакомых, корреспондентов, досужих сплетников, можно позволить себе приоткрыть истинные эмоции.
– Три четверти дома принадлежат Ярине, – наступил он на мозоль Нине, да и себе.
Первая версия завещания, озвученная Глубоким ещё при жизни жене и приёмному сыну, гласила, что дом, в котором жила супружеская пара больше десяти лет, место, которое Герман считал и своим домом тоже, останется им двоим в равных долях. Вариант, устраивавший все стороны.
Герман искренне думал, что дом, в котором он рос, учился, совершал ошибки, мужал – его, если не с юридической точки зрения, то с человеческой определенно. Нина, помимо морального удовлетворения, получала хороший кусок недвижимости. У четы Глубоких был составлен брачный договор, на взгляд Германа – абсолютно кабальный для Нины. Видимо, подписать злосчастную бумагу, было единственным вариантом выйти замуж за Дмитрия.
В итоге Герман получил мясистый кукиш под нос, а Нина – половину от обещанного мужем. Не так и плохо, но явно меньше, чем ожидала. В придачу же, особо ценным призом, шла «наследница».
– Пусть в городе живёт. – Спорить с Ниной не хотелось, Герман понимал её чувства. Годы, казалось бы, счастливого брака. Пронзительное горе, сразившее внезапно, ранним утром обыкновенного буднего дня и, как пощёчина, появление Ярины.
Наследство? Герман знал, Нина с радостью отдала бы то, что в итоге получила, бросила все щедрые подарки Глубокого за годы брака. Вернулась бы в квартирку, где она когда-то жила, – крошечную двушку в спальном районе, – лишь бы не знать о неверности мужа. Не видеть каждый день своей последующей жизни подтверждение тому, что она не смогла дать мужу главное – ребёнка.
Если бы дело было в деньгах, Герман отдал бы всё, что имеет, женщине, заменившей ему мать! Нина искренне любила мужа, настолько, насколько может любить женщина. Герман был уверен, что и сейчас, спустя пять лет после смерти Дмитрия, вскрывшейся измены, Нина не подпустила к себе ни одного мужика. Появление «наследницы» – оплеуха с оттяжкой с того света.
– Взрослая девица, справится, – продолжил он.
– Скажи ещё – в общежитии.
– Не знаю… У тебя же есть квартира, пусть там живёт. – Договорить Герман не успел, примирительно поднял руки. Огромную квартиру с видом на реку Нине купил муж, в качестве подарка на годовщину свадьбы. За всё время она была там один раз, когда получала ключи. С тех пор квадратные метры размером с маленький полигон пустуют, но предложение пустить туда Ярину – такое же утопическое, как идеи коммунизма.
– В моей пусть живёт.
– С тобой? – Нина уставилась на него, как на душевнобольного.
– В центре, – тут же отрезал он, успев представить, как видит полусонную
– Доброе утро, – раздалось за спиной Германа как гром средь ясного неба.
Надежды, что девчонка не слышала конец разговора, не было. Он обернулся, Ярина двигалась вдоль стола, вжав шею в сгорбленные плечи. Не сильно, не сравнить с тем, что было пять лет назад, когда худая фигурка скукоживалась, пальцы с короткими ногтями обхватывали костлявые плечи, сквозь ткань выпирали лопатки, а голова качалась на тощей шее.
– Доброе, – ответил Герман и без обиняков спросил: – Говорят, ты на ветеринара собралась учиться?
– Это невозможно? – негромко уточнила Ярина.
– Возможно, но почему в России? – спросил он, словно на самом деле хотел, чтобы «сестра» скрылась на другом конце света, оставив ему возможность оплачивать её счета и воспоминания о чёртовых ключицах.
– Я не могу уехать, – услышал негромкий, но твёрдый ответ.
Герман смотрел, как Ярина надламывает вилкой сырник, пододвигает ближе к краю стола чашку с какао, подносит ко рту маленький кусочек, раскрывает губы. Сраное, чёртово воображение подкинуло картинки, которые не должны посещать мозг. Даже если он насквозь прогнил, пропитался пороком и похотью до краёв, такого в голову приходить не должно! Не в отношении пигалицы, сидящей напротив, считавшейся его сестрой. Младшей, гребаный ад, сестрой!
– Почему? – продолжил допрос Герман.
Ярина вздохнула, колупая вилкой сырник. Точно! Конечно, она никуда не уедет. У девочки осталась единственная родственница – древняя, как мир, старуха. Прабабушка, находящаяся сейчас в доме-интернате под круглосуточным присмотром медицинского персонала. Года два назад она перестала узнавать правнучку, а сейчас уже не помнила собственное имя. Ярина не уедет, пока бабушка жива. Та может продержаться ещё несколько лет, учреждение, в которое Нина устроила старушку, одно из лучших в регионе. Вовсе не из избыточной филантопии, просто оставлять пожилого человека умирать в тех скотских условиях, в которых её нашли – невозможно. Лишайного кота не бросишь, а здесь старуха, пусть и наполовину без памяти.
Неуютная тишина повисла над столом, впрочем, как и всегда во время общей трапезы. Герман помнил, Нина честно пыталась ввести совместный приём пищи, как это бывает в нормальных, обыкновенных семьях, как было, когда он рос, но затея потерпела крах. Ярина дёргалась, не могла проглотить и кусочка под сверлящим взглядом мачехи. Нина нервничала от происходящего ещё сильнее, если это и было возможно в те годы.
Сейчас, спустя время, ситуация изменилась. Совместные обеды проходили без очевидного раздражения со всех сторон, однако общая атмосфера была схожа с поминками. Словно по центру стола стоит гробик с почившим хомяком, бывшим при жизни отъявленным рецидивистом, а присутствующие придерживаются золотого правила: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего», погружая столовую в глухую, душную тишину.