Мое солнечное наваждение
Шрифт:
– Приятного аппетита, – Ярина доела сырник, встала из-за стола, двинулась к выходу, подавив в себе желание убрать за собой посуду. Едва различимый жест, доставшийся в наследство от прошлого, как и сжатые плечи. – Я в город, – обратилась она к Нине, та в ответ лишь кивнула.
– Довезу, – зачем-то бросил Герман. Ему что, заняться больше нечем? Стоит приехать в офис, просто открыть ноутбук, как неотложные дела накроют с головой, не оставив и макушки на поверхности.
Ярина самостоятельная девушка, умеет пользоваться такси. В штате Нины Глубокой есть постоянный водитель, прямо сейчас он сидит в помещении для отдыха прислуги, ждёт, когда вызовут. «Сестрёнке» не составит труда добраться хоть
– Ладно, – растерянно пробормотала Ярина и пошла в сторону выхода.
– Нин… – Герман пересел ближе к женщине. – Мам, ты молодец у меня. Правда. – Он попытался выдавить из себя улыбку, но получился кривой оскал.
– Всё хорошо, сынок. – Нина потрепала его по голове, как когда-то в детстве. Вспомнилось, как он млел от этого жеста в три года. Тогда Нина казалась ему сказочной феей, волшебницей, пахнущей леденцами «Монпансье».
Ярина топталась у гаража. Отросшие чуть ниже плеч волосы какого-то кофейно-шоколадного оттенка, были собраны в небрежный хвост. Ноль косметики на лице, или синие глаза перебивали макияж. Футболка с изображением полоумных, дерущихся котов, короткие джинсовые шорты, кроссовки, откуда выглядывали разные по цвету капроновые носки. Что и говорить, девчонка, в которую стоило влюбиться тридцатитрёхлетнему мужику, перепробовавшему все допустимые для себя виды секса. А допускал он многое. Из праздного любопытства, чистой, концентрированной похоти, или потому что мог.
Герману в очередной раз захотелось ударить себя. В этот раз – вмазать в солнечное сплетение, где всё ещё торчали иглы дикобраза. Хватит! Увлечение недоразумением в разных носках обязательно пройдёт. Последнее, чего в своей жизни хотел Марков – романа с девятнадцатилетней пигалицей. И абсолютно точно, ценный приз в его лице этой самой пигалице не нужен. Какие парни нравятся студенткам? Тощие, гнусавые, с полуспущенными штанами рэперы. Или напичканные уколами тестостерона качки. Ботаны с перспективами на будущее.
– Садись, – Герман открыл дверь авто из салона, не стал обходить и галантно приглашать Ярину. – Куда? – не успела пассажирка усесться, буркнул он.
Услышал адрес, перевёл удивлённый взгляд на девчонку. Что она забыла в районе с пластами многоэтажек эконом-сегмента? Окраина города, откровенные «чёртовы куличики», за которыми начинается пока не снесённый полуразвалившийся частный сектор.
– Чего ты там забыла? – Он уже вырулил на дорогу, ведущую к пункту охраны, когда задал этот вопрос.
– Я обязана отчитываться? – Ответила Ярина ему, только говорила почему-то своим коленям. Голым, мать их, коленям и таким же оголённым, почти до самой пятой точки, бёдрам.
– Нет. – Ведь действительно не должна. Нет такого пункта в завещании и быть не может. Воля покойного – волей, законодательство – законодательством. – Просто интересно.
– Там приют для бездомных животных, мы с Елисеем помогаем три раза в неделю.
– Волонтёры, значит?
– Волонтёры.
Герман лишь кивнул в ответ. Что ж, дело благое, хотя могла бы ограничиться финансовой поддержкой. Он искренне не понимал стремления помогать сирым и убогим, возиться с животными, стариками, детьми. Помочь деньгами? Не вопрос! Периодически перечислял существенные суммы в фонд, занимающийся детской онкологией, и учреждению, организовывающему реабилитацию людей с пагубной зависимостью – наркотики, алкоголь – сделав переводы регулярными. Однако вникать в личные проблемы несчастных, играть с больными, обречёнными детьми, тем более убираться в вольерах животин, самолично вынося испражнения – увольте!
– И давно ты этим занимаешься?
По осени, помнится, Ярина ничего
– С ноября, – как всегда коротко ответила Ярина.
«Что наделал ген – не исправит автоген», – в который раз вспомнилось расхожее выражение Герману. Ярина – родная дочь Дмитрия Глубокого. Немногословного, всегда сдержанного, разумного человека. Правда, как оказалось, с чертями за пазухой. Интересно, какие черти прячутся в девчонке?
– Нравится? Поэтому решила в ветеринарный пойти? – Упоминать, что образование за границей в десятки, а то и сотни раз лучше, не стал. Какой прок? Ярина останется в стране, будет жить недалеко от прабабушки, время от времени навещать её. Ветеринаром ей не работать никогда в жизни. Наследница Глубокого, чистящая параанальные железы собакам – это не смешно, а схоже с беспощадным бредом.
– Я раньше решила, – в ответ она пожала плечами. – Ещё тогда.
«Тогда» – это до новой жизни, свалившейся на четырнадцатилетнего подростка как ураган. «Тогда» – это либо жизнь в детском доме, либо ещё раньше.
«Тогда» – это абсолютно точно не после переезда в дом в семьсот квадратных метров, не считая домиков для гостей и хозяйственных пристроек. Занятий с репетиторами, чтобы тянуть программу элитной школы.
– Понятно. – Герман кивнул.
Взгляд скользнул по голым, аккуратным, крепко сведённым коленям и ладоням поверх оголённых бёдер. Небольшая кисть с тонкими пальцами, короткие ногти без маникюра. Изящная щиколотка, показавшаяся из-за спустившегося носка. Смотреть выше талии Герман сознательно не стал, вряд ли увидел бы нечто выдающееся под белым трикотажем футболки, только широкий ворот открывал чёртовы ключицы, которые здесь, в закрытом салоне автомобиля, хотелось уже не облизать, а попросту сожрать, смакуя вкус и запах.
Какого чёрта? Герман делал всё, чтобы забыть о пигалице. Вернуть мысли о ней в прежнее русло, где ярое раздражение, кипучая злость и обида смешивалась с сочувствием, желанием помочь, защитить, иногда с откровенной жалостью, где нет места тупейшей влюблённости в «сестру», и тем более плотскому интересу. Не приезжал, не вспоминал, держал поближе любовницу, чтобы не оказаться в один не прекрасный момент наедине со стояком. И вот, мать твою, сидит, смотрит на колени, и млеет, как влюблённый малолетка, осталось только намочить трусы.
Зацеловал бы, затискал, на руках носил, открыл бы приют для животных, любых, хоть лис, переносящих бешенство. Лишь бы улыбалась, только бы видеть синющие глаза, обнимать по утрам полусонное, горячее со сна тело, обцеловывать чёртовы ключицы. Детей родить, чем черт не шутит, с такими же глазищами. Но приходилось сидеть и корчить из себя старшего брата. Потому что так будет лучше для всех, в первую очередь для Ярины. Хватит с неё дерьма в жизни, натерпелась за свои крохотные девятнадцать лет. Чувства человека, в своё время представившегося старшим братом, который должен позаботиться, учесть интересы, в первую очередь финансовые, девчонке не нужны.