Мое!
Шрифт:
Такого с Дэвидом быть не может.
Нет.
Не может.
Нет.
Она поднесла руки к лицу и разразилась рвущими сердце слезами, а Франклин сидел рядом с ней и не знал, что делать.
Глава 4
НАДЕЙСЯ, МАТЬ
В Ричмонде, в большом доме из красного кирпича постройки тысяча восемьсот пятьдесят третьего года, зазвонил телефон.
Время близилось к девяти часам вечера в воскресенье. Ширококостная женщина с седыми волосами, с лицом, изрезанным морщинами, и носом острым, как шпага
Они оба знали, кто звонит. И не стали снимать трубку.
Телефон замолчал. Не подождав и минуты, он зазвонил опять.
Звон наполнил особняк и отдался эхом в его двадцати трех комнатах, как голос, кричащий во тьме. Натали Террелл сказала: «О Боже мой», встала и по черно-алому восточному ковру прошла к телефонному столику. Эдгар пытался следовать за ней взглядом, но не мог повернуть шею до конца. Она взяла трубку сморщенными пальцами, украшенными алмазными кольцами.
— Алло? Молчание. Дыхание.
— Алло?
И тут он донесся. Ее голос.
— Привет, мать.
Натали окаменела у телефона.
— Я не собираюсь разговаривать с…
— Не вешай трубку, пожалуйста, не вешай. Ладно?
— Я не собираюсь с тобой разговаривать.
— Они следят за домом?
— Я сказала, что не собираюсь с тобой…
— Следят ли они за домом? Просто скажи мне, да или нет. Пожилая женщина закрыла глаза. Она прислушивалась к звуку дыхания своей дочери. Мэри осталась ее единственным ребенком с тех пор, как Грант покончил с собой, когда ему было семнадцать лет, а Мэри — четырнадцать. Натали боролась секунду — правильное против не правильного. Но что есть что? Она уже этого не знала.
— На улице стоит фургон, — сказала она.
— Давно он там стоит?
— Два часа. Может быть, побольше.
— Они прослушивают телефон?
— Не знаю. Во всяком случае, не изнутри дома. Не знаю.
— Кто-нибудь к тебе приставал?
— Сегодня был репортер из местной газеты. Мы поговорили, и он ушел. Я не видела ни полицейских, ни фэбээровцев, если ты это имеешь в виду.
— ФБР в том фургоне. Уж можешь мне поверить. Я в Ричмонде.
— Что?
— Я сказала, что я в Ричмонде. Звоню из автомата. Про меня уже говорили по телевизору?
Натали поднесла руку ко лбу. Она была на грани обморока, и ей пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.
— Да. По всем каналам.
— Они разнюхали быстрее, чем я думала. Теперь все не так, как прежде. Ну конечно, у них же теперь все эти переносные компьютеры и всякая фигня. Теперь это настоящий Старший Брат, верно?
— Мэри? — Ее голос дрожал
— Карма, — сказала Мэри, и это было все. Молчание. Натали Террелл услышала тонкий плач младенца в трубке, и у нее свело живот судорогой.
— Ты спятила, — сказала она. — Совсем спятила! Зачем ты украла ребенка? Ради Бога, неужели у тебя нет хоть капли порядочности?
Молчание, нарушаемое только плачем ребенка.
— Родителей сегодня показывали по телевизору. Показывали мать, покидающую больницу, она была в таком шоке, что даже не могла говорить. Ты улыбаешься? Это тебя радует, Мэри? Отвечай'.
— Меня радует то, — спокойно сказала Мэри, — что мой ребенок у меня.
— Он не твой! Его зовут Дэвид Клейборн! Это не твой ребенок!
— Его зовут Барабанщик, — сказала Мэри. — Знаешь почему? Потому что его сердце стучит, как барабан, и потому что барабанщик бьет призыв к свободе. Так что теперь он Барабанщик.
За спиной Натали ее муж издал неразборчивый вскрик, полный ярости и боли.
— Это отец? Судя по звуку, он сильно сдал.
— Да, он сильно сдал. И это твоя работа. Это тебя тоже должно радовать.
Приблизительно через восемь месяцев После удара Мэри позвонила неизвестно откуда. Натали рассказала ей, что произошло, и Мэри выслушала и повесила трубку, не сказав ни слова. Через неделю пришла открытка с приветом, по почте, без обратного адреса и подписи, отправленная из Хьюстона.
— Ты не права. — Голос Мэри был ровным, без эмоций. — Отец сам с собой это сделал. Он стольким закомпостировал мозги, что его голова взорвалась от резонанса, как перегоревшая лампа. И что ему теперь толку от всех его денег?
— Я больше не буду с тобой разговаривать. Мэри ждала в молчании. Натали не положила трубку.
Через несколько секунд она услышала, как ее дочь гукает с ребенком.
— Отдай ребенка, — сказала Натали. — Пожалуйста. Ради меня. Все это обернется очень плохо.
— Ты знаешь, я забыла, до чего же здесь бывает холодно.
— Мэри, верни ребенка. Я тебя умоляю. Мы с отцом этого больше не вынесем… — Ее голос осекся, глаза застлали горячие слезы. — Что мы тебе такого сделали, что ты нас так ненавидишь?
— Не знаю. Спроси Гранта.
Натали Террор бухнула трубку, ее ослепляли слезы. Она услышала трудное поскрипывание кресла-каталки — это Эдгар катил по ковру со всей силой своего скрюченного тела. Она глянула на него, увидела перекошенное лицо и текущую изо рта слюну и быстро отвернулась.
Телефон зазвонил снова.
Натали стояла на месте. Голова и тело ее обвисли, как повешенная на гвоздь сломанная марионетка. Слезы струились по щекам; она закрыла уши руками, но телефон звонил… звонил… звонил…
— Я бы хотела тебя увидеть, — сказала Мэри, когда Натали опять сняла трубку.
— Нет. Ни за что. Нет.
— Ты знаешь, куда я еду? Знаешь? Упоминание о Гранте подсказало ей ответ.
— Да.
— Я хочу вдохнуть запах воды. Я помню, что у нее всегда был такой чистый запах. Почему бы тебе со мной там не встретиться?