Мое!
Шрифт:
— Его мать — это я, — бесстрастно сказала Мэри. — Я тебе сказала. Я назвала его Барабанщиком.
Натали вышла из угла. Мэри следила, как она прошла по комнате и остановилась возле холодного очага, сложенного из больших камней.
— Украсть ребенка — это для тебя что-то новенькое, да? Убийств, взрывов и терроризма тебе было мало? Ты должна была украсть невинное дитя, которому и двух дней не исполнилось?
— Говори, говори, — сказала Мэри. — Ты не изменилась, и все ту же фигню несешь.
— Да слушай ты меня, черт тебя побери! —
Мэри не отвечала. Она положила «кольт» на стол достаточно близко, чтобы быстро его схватить, если понадобится. Но берег был чист: свиньи сейчас вынюхивают возле семейного пляжного дома.
— Я всегда хотела ребенка, — сказала ей Мэри. — Своего собственного, я имею в виду. Из моего собственного тела.
— И поэтому ты украла ребенка другой женщины?
— Фигню порешь, — укорила Мэри свою мать. Потом сказала:
— У меня однажды чуть не появился ребенок. До того, как меня ранили. Это было давно, но… порой мне еще кажется, будто я чувствую, как он шевелится. Может, это призрак? Призрак у меня внутри, и он рвется наружу. Что ж, я выпустила этого призрака. Я дала ему кожу, кости и имя Барабанщик. Он теперь мой ребенок, и никто в этом мире с закомпостированными мозгами его у меня не отнимет.
— Тебя убьют. Тебя выследят, обложат и убьют, и ты это знаешь.
— Пусть попробуют. Я готова.
Натали услышала тоненький плач ребенка из гостевой спальни, и ее охватила такая душевная боль, что она чуть не потеряла сознание.
— Он хороший ребенок. Не очень много плачет, — сказала Мэри.
— Ты не собираешься его взять?
— Нет. Через несколько минут он опять уснет.
— Он голоден! — Натали почувствовала, как ее холодные щеки краснеют от гнева. — Ты что, его голодом моришь?
— У меня для него есть детское питание. До тебя еще не дошло, мать? Я люблю Барабанщика. И не допущу, чтобы с ним что-нибудь слу…
— Фигня! — сказала Натали и шагнула мимо дочери в коридор. Она протянула руку, нашла выключатель и включила верхний свет. Он несколько секунд резал ей глаза, и она слышала, как Мэри опять схватила пистолет. Натали двинулась дальше в гостевую спальню, включила там лампу и поглядела на кричащего краснолицего ребенка, лежащего на кровати и закутанного в серое грубое одеяло. Она не готова была увидеть столь малое дитя, и у нее заныло сердце. Мать этого ребенка — как сообщалось, ее зовут Лаура Клейборн — должно быть, сейчас готова для сумасшедшего дома. Она взяла плачущего младенца и прижала к себе.
— Ну, ну, — сказала она. — Все хорошо, все будет хо… Мэри вошла в комнату. Натали увидела в глазах дочери звериную хитрость; на ее лице был вырезан след многих лет трудной жизни. Когда-то Мэри была красивой и жизнерадостной, первой красавицей в ричмондском
— Этот ребенок голоден — слышно по его плачу. Ему надо поменять пеленки! Черт тебя побери, ты не знаешь самых элементарных вещей по уходу за младенцем!
— Кое-какая практика у меня была, — ответила Мэри, глядя, как ее мать мягкими движениями укачивает Барабанщика.
— Где смесь? Надо ее подогреть и накормить его, сейчас же!
— В машине. Ты пойдешь со мной к лодочному сараю? Это был не вопрос, а приказ. Натали видеть не могла лодочный сарай: именно там Грант повесился на потолочной балке.
Когда они вернулись, Натали включила плиту на кухне и подогрела бутылочку смеси. Мэри сидела за маленьким столом и смотрела, как ее мать кормит заново перепеленутого Барабанщика, и ее рука лежала рядом с «кольтом». Внимание Мэри привлекла игра света на алмазных кольцах матери.
— Вот и хорошо, вот и хорошо, — приговаривала Натали. — Теперь наш мальчик хорошо кушает, да? А кто у нас хорошо кушает?
— Ты когда-нибудь меня вот так держала? — спросила Мэри.
Натали резко замолчала. Младенец шумно сосал соску.
— А Грант? Его ты тоже так держала?
Соска выскочила изо рта ребенка. Он чуть-чуть хныкнул, требуя необходимое, и Натали снова направила соску в его сложенные бантиком губки. Что сделает Мэри, если она сейчас повернется, выйдет из дому с Дэвидом Клейборном и сядет в машину? Взгляд ее остановился на «кольте» и скользнул в сторону.
Мэри прочла ее мысли.
— Я возьму своего сына, — сказала она, встала и забрала Барабанщика у матери. Тот продолжал есть, глядя на нее большими голубыми глазами, еще не умеющими фокусироваться. — Разве он не прелесть? У меня прямо сердце замирает, когда я на него гляжу. Он прелесть, правда?
— Он не твой сын.
— Фигню порет, — запела Мэри Барабанщику, — фиг-ню порет, вот так тетка, фигню порет.
— Мэри, послушай меня, пожалуйста! Так нельзя! Я не знаю, почему ты это сделала, или что… что у тебя на уме, но ты не имеешь права его держать! Ты должна его отдать! Послушай меня! — настаивала она, когда Мэри повернулась к ней спиной. — Я тебя умоляю! Не подвергай этого ребенка опасности! Ты меня слышишь?
Тишина, только звук сосания. Потом:
— Я тебя слышу.
— Оставь его со мной. Я его передам в полицию. А ты можешь ехать, куда хочешь, мне все равно. Затеряйся. Уйди в подполье. Только дай мне вернуть этого малыша туда, где он должен быть.
— Он уже там, где он должен быть.
Натали опять посмотрела на пистолет, лежащий на столе. В двух шагах от нее. Осмелится ли она? Заряжен он или нет? Если она его схватит, сможет ли она выстрелить, если придется? Ее мысли медленно ползли к решению.