Мое!
Шрифт:
По этому адресу оказался небольшой каркасный деревянный дом среди группы таких же домов через дорогу от торгового центра. Он был выкрашен бледно-голубой краской, и лужайка перед ним размером с почтовую марку была превращена в сад камней с дорожкой из гальки. Стандартный пластиковый почтовый ящик с нарисованными иволгами. На ветке дерева качалась привязанная на веревке шина, а на подъездной дорожке стоял белый «юго» с пятнами ржавчины. Лаура затормозила перед домом и вышла. Легкий ветерок шевелил ее волосы и заставлял звенеть, щелкать и звякать пять-шесть ветряных колокольчиков,
Яростно залаяла собака у соседнего дома. Большой коричневый пес за оградой из цепей, отметила Лаура. Она взошла на крыльцо и позвонила в дверной звонок под аккомпанемент ветряных колокольчиков.
Внутренняя дверь открылась, но застекленная наружная дверь осталась закрытой. Осторожно выглянула стройная маленькая женщина с заплетенными каштановыми волосами.
— Могу я быть вам полезной?
— Я Лаура Клейборн. Я звонила вам из Атланты. Женщина просто смотрела на нее.
— Я звонила вам в одиннадцать, — продолжала Лаура. — Я приехала поговорить с вашим мужем.
— Вы… та леди, которая звонила? Вы приехали из Атланты?
Она моргнула. До нее доходило медленно.
— Именно так. Я вам передать не могу, насколько важно, чтобы я поговорила с вашим мужем.
— Я знаю, кто вы. — Женщина кивнула. — Вы та, у которой похитили ребенка. Мы с Марком об этом говорили. Я же знала, что слышала ваше имя!
Лаура стояла, ожидая. Затем женщина сказала:
— Ой! Входите, пожалуйста!
Она открыла задвижку передней двери и широко распахнула ее, чтобы впустить Лауру.
В дни своего студенчества Лаура бывала во многих комнатах общежитии и обиталищ хиппи. Ее собственная квартира была очень здорово хиппизирована или по крайней мере сходила за такую в университете Джорджии. Этот дом немедленно вернул ее к тем дням. Он был полон дешевой мебели, ящики служили полками для книг и грампластинок; стоял большой оранжевый набивной стул с печатью «списано» и бежевая софа, на которой явно спали не первый десяток лет. У стен стояли вазы с засохшими цветами, а на стенах висели настоящие, подлинные плакаты Маккоя в черном свете. На одном — астрологические символы, на другом — трехмачтовый корабль на фоне полной луны. Деревянная резьба на стене гласила: «ПУСТЬ БУДЕТ». Совершенно определенно доносился аромат клубничного благовония и готовящейся на кухне чечевицы. Толстые полусгоревшие свечи — из тех, что делаются с хитрыми восковыми узорами и лентами разных цветов, стояли на стойке рядом с книгами, среди которых были работы Калила Габрана и Рода Мак-Кюена. В конце коридора висел плакат: «Война — это нездорово для детей и прочих живых существ».
Ощущение возврата на много лет назад было бы полным, не будь разбросанных по полу игрушечных робокопов и приставки «Нинтендо» на телевизоре. Женщина с косой собрала робокопов.
— Дети, — сказала она, улыбнувшись во весь рост. — Где играют, там и бросают.
Лаура заметила куклу Барби, обряженную в переливчатое белое платье, прислоненную к ящику с пластинками, набитому альбомами в потрепанных обложках.
— У вас двое детей?
— Ага. Марку-младшему десять, а Бекке только что исполнилось восемь. Простите, что здесь такой бардак. Когда они по утрам собираются в школу, потом как смерч прошел. Выпьете чаю? Я как раз заварила «Ред Зингер».
Уже много лет Лаура не пробовала «Ред Зингер».
— С удовольствием, — сказала она и последовала за женщиной в тесную кухоньку. Холодильник был весь разрисован яркими знаками мира и увешан приклеенными детскими рисунками. На одном из них было написано «Люблю тебя, мамочка». Лаура быстро отвернулась, потому что у нее комок поднялся в горле.
— Меня зовут Роза, — сказала женщина. — Рада с вами познакомиться. — Она протянула руку, и Лаура пожала ее. Затем Роза принялась доставать чашки и разливать чай из коричневого керамического чайника.
— У нас пиленый сахар, — сказала она, и Лаура ответила ей, что это тоже очень славно. Когда Роза разлила чай, Лаура увидела, что на женщине биркенстокские сандалии — фирменный знак хиппи. Роза Треггс была одета в выцветшие джинсы с заплатанными коленями и в объемистый свитер цвета морской волны, сильно протертый на локтях. Она была около пяти футов роста и двигалась по-птичьи быстро и энергично, как свойственно невысоким. В освещенной солнцем кухне стала заметна седина в ее волосах. У этой женщины было привлекательное открытое лицо и веснушки на носу и щеках, но морщины вокруг рта и в углах темно-синих глаз говорили о нелегкой жизни.
— Вот, пожалуйста, — сказала Роза, подавая Лауре грубую керамическую чашку, на которой было оттиснуто бородатое и с длинной челюстью лицо хиппи. — Хотите лимон?
— Нет, спасибо. — Лаура пригубила чай. Мало что в жизни осталось неизменным, но «Ред Зингер» был все тот же.
Они сидели в гостиной посреди реликтов ушедшего века. В этой обстановке Лауре послышался голос Боба Дилана, поющего «В дуновении ветра». Чувствовалось, что Роза наблюдает за ней, нервно ожидая, когда она заговорит.
— Я прочла книгу вашего мужа, — начала Лаура.
— Которую? Он написал три.
— «Сожги эту книгу».
— А! Она распродалась лучше всего. Почти четыре сотни экземпляров.
— Я писала обзор по ней для «Конститьюшн». — Обзор так и не был напечатан. — Это было интересно.
— У нас свое издательство, — сказала Роза. — «Маунтин-топ пресс». — Она улыбнулась и пожала плечами. — На самом деле это просто наборная машина в подвале. Мы в основном продаем по почтовым заказам, в книжные магазины колледжей. Но разве не так начинал Бенджамин Франклин?
Лаура наклонилась на стуле.
— Роза, мне надо поговорить с вашим мужем. Вы знаете, что со мной случилось? Роза кивнула:
— Мы видели по телевизору и читали в газетах. Просто мозги закаливает. Но вы совсем не похожи на свою фотографию.
— У меня украли ребенка, — сказала Лаура, удерживаясь от слез только силой воли. — Ему было два дня. Его зовут Дэвид и… я очень хотела иметь ребенка. — «Осторожно», — подумала она. Ее глаза горели. — Вы ведь знаете, кто взял моего ребенка?
— Да. Мэри Террор. Мы думали, что она уже мертва.