Могильщик. Цена покоя
Шрифт:
— Отработаешь два месяца и вали куда хочешь, — говорил Щука, но Грест ему не верил.
Во-первых, он очень плохо работал. Беглец понимал это сам, но и сын Щуки напоминал ему об этом каждую минуту, неважно — ходили ли они по воде, проверяли сети или выгружали рыбу на берегу. Во-вторых, Грест прекрасно знал — люди вроде Щуки никогда не держат слова, и два месяца могут превратиться в годы. Он видел, как подобное происходило с должниками, шлюхами или просто людьми, не способными за себя постоять. «Нет, ты ещё не отработал. Это я решаю, когда ты отработаешь,
Да и, если вдруг Щука окажется честнее, чем ожидал новоиспечённый рыбак, и его отпустят после двух месяцев работы, куда ему идти? «Не торопись. Да, ты уже мне не должен, но куда ты пойдёшь без гроша в кармане? Поработай ещё пару месяцев, а я тебе хорошо заплачу», — эти фразы он тоже слышал не раз, и они были ничуть не лучше предыдущих.
Грест потерял счёт дням. Его нос болел от беспрестанно текущих соплей, руки покрылись кровавыми мозолями от сетей, сутками он мучился от жестокого поноса, вызванного отвратительной похлёбкой.
Но как-то сын Щуки обмолвился, где отец держит деньги. Всего-то нужно было потушить камин в кухне, выгрести из него золу, выкопать яму глубиной в два фута, и там лежал свёрток с монетами. По словам рыбака, куча денег — больше трёх крон. Ну, разве не гениальный тайник для семейных сбережений?
Эта информация не давала Гресту спать следующие три ночи. В конце концов, он решился идти на дело, прекрасно понимая: если его застукают — его убьют, если его поймают — его убьют, если хоть кто-то вообще узнает, что у него с собой такая куча денег, — его убьют. Но смерть уже не казалась такой уж и плохой альтернативой.
До поры до времени.
Застукали его прямо в тот момент, когда он выгребал золу из камина. Нашли даже в дыму, который заполнил всю кухню из-за того, что он, вытаскивая на первый взгляд потухшие угли, случайно поджёг соломенную циновку.
Его избили. Били сильно и больно. Грест уже собирался отходить в мир иной, когда Щука взял его за волосы и оторвал окровавленное лицо от пола.
— Ты так просто не отделаешься, — сказал рыбак. — Нет, тут никакой отработки не хватит. Плевать на долг, ты сдохнешь.
Теперь уже бывший рыбак закрыл глаза, надеясь, что сейчас к его ноге привяжут камень и отнесут к реке. Но у Щуки имелся другой план. Он не был бандитом, он считал себя честным человеком, и убивать должника по-тихому он не собирался.
На следующий день Щука собрал всех местных рядом с большим дубом, растущим неподалёку от трактира. Грест стоял на коленях, и на его шею была накинута петля. Другой конец верёвки, перекинутой через толстый сук, находился в руках у того самого сына Щуки, с которым бывший воришка рыбачил.
— Этот чужак задолжал мне в кости, — негодовал Щука, размахивая руками, — но я предложил ему отработать долг. Я дал ему кров и еду, но он подло…
Грест не слушал. Его тело болело. Кровавые сопли стекали по его верхней губе и подбородку, из глаз сочились слёзы. Он вспоминал всё хорошее, что было с ним в
Да и как по-другому могла сложиться жизнь сироты? Его дом вместе со всей семьей сгорел в пожаре. Он выжил, но оказался на улице. Он умер бы, если б Жёлтый не накормил его тогда. А накормив, дал понять — бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Жёлтый научил его воровать, но сама профессия городского карманника оказалась мышеловкой, в которой сыр, неожиданно, был платным. Он рос, и воровать кошельки становилось всё сложнее. Но он не сдавался.
Потом Грест влюбился. В шлюху, конечно, ведь других женщин он и не знал. В дорогую шлюху, которую Жёлтый подарил ему на семнадцатый день рождения, подшучивая, что Грест — единственный воришка в Ариланте, который знает точно, когда вообще этот день. И Грест, оказавшись в её постели один раз, спустил на неё все деньги, покупая её ласки в те дни, когда она была свободна от более состоятельных клиентов, что случалось нечасто. А когда деньги кончились, он занял. А потом занял ещё…
Сейчас он здесь и через минуту он умрёт, задохнувшись в петле. Скорее всего, никто не будет душить его так же долго, как могильщик душил того жреца, но на быструю смерть от перелома шейных позвонков надеяться не приходилось. Единственное, что его утешало — смерть от рук того бонзы была бы в разы дольше и мучительней.
Грест тихо заплакал, когда верёвка натянулась на его шее, и дышать стало тяжелее.
— Что здесь происходит? — раздался резкий каркающий голос.
Грест вздрогнул, поняв — этот голос ему знаком. Давление верёвки ослабилось, но он не рискнул открывать глаза: ему казалось, что могильщик пришёл сюда, чтобы убить его.
— Вешаем воришку, — зло сказал Щука. — Разве не видно?
— Прекрасно видно. Я знаю этого человека. Он снова взялся за своё?
— Если под «снова взялся за своё» подразумевается воровство, то да, он снова взялся за своё.
— Сколько он украл?
Щука ответил не сразу. Даже галдящая толпа притихла.
— Нисколько, — процедил он после достаточно долгой паузы.
— В каком смысле — нисколько?
— Мы взяли его, когда он пытался меня ограбить, — огрызнулся рыбак.
— За попытку ограбления бьют, — резко проговорил могильщик, — что вы, как я вижу, уже сделали. За ограбление могут повесить, да и то только в том случае, если человек ограбил короля, в противном случае ему просто отрубают палец. Разве ты король?
— Он должен мне, и мне решать, что с ним делать.
— Должен? Что ж, если вы забыли, каково это — быть людьми, и вешаете человека за преступление, которое он не совершал, я выкуплю долг этого человека, показав вам, что такое милосердие. Сколько он должен?
На миг Грест оживился. Но почти сразу понял — могильщик хочет убить его сам. Зачем ему тратить на это деньги, воришке было невдомёк, но ничего хорошего он не ждал.
— Десять грошей, — ответил Щука, явно оживившись.
Послышался звон монет, перекатывающихся в кошеле.