Могильщик. Не люди
Шрифт:
– Даже если твой муж тебя не бросал, - с ухмылкой просипел Велион севшим от кашля голосом, - что-то он не торопится забирать тебя к себе. Хуторяне используют его, чтобы убить меня и Хасла, как ты и говоришь, это полная правда. А потом выбросят за стены, и вы сдохнете с голода, как и все остальные. Или ты думаешь, что они по доброте душевной пустят всех голодающих к себе и накормят?
– Чужак прав, - кивнул Хасл. – Только вам сейчас решать жить или умереть. Или хотя бы умереть не на коленях, вымаливая еду у Викле.
– На хрен хуторян! – рыкнул один из рыбаков.
– Кому они сдались,
– Всех убьём!
– Эти свиньи даже не настоящие люди.
Хасл не мог слышать этого, хотя прекрасно понимал, на что шёл. Увидев кривую ухмылку могильщика, охотник развернулся на пятках и заторопился к своему дому. На душе было гадко. Микке плёлся следом, что-то говорил про Миреку, но Хасл отмахнулся от него.
Миреку он спасёт. Всё это затевалось ради неё. Вынудит отказаться от отца и жить с ним в городе.
Иначе ему самому не нужна ни смерть Друга, ни спасение людей.
Метка на груди Хасла болела. Охотник прикоснулся к ней, и почувствовал что-то странное. Сунув руку за пазуху, он понял, что кожа с клейма начала отслаиваться. Он терял последнюю связь с Урмеру.
Началась новая, странная жизнь. Если они победят, Друг не придёт на Йоль. Никто не уведёт Хоркле с собой, и, кто знает, сколько лет скаредный хозяин таверны проживёт с ними. И так будет с каждым.
Возможно, к ним будет приходить больше чужаков. Когда-нибудь, если Хасл сам этого захочет, он уйдёт отсюда, но не в Башню Друга, а куда-то туда, где огромные реки и тысячи людей.
– Для того чтобы заслужить свободу, раб должен взбунтоваться, - проскрежетал Велион. Оказывается, он шёл рядом.
– Ты будто мысли мои читаешь, - буркнул Хасл. – Правда, я знаю, что такое свобода, но не знаю, кто это – раб.
– Ты был рабом, и каждый из вас. Твои мысли мне читать не нужно. Когда-то я сам так сделал. – Могильщик сжал кулак, и кожа перчаток тихо скрипнула. – Взбунтовался против судьбы, которую выбрали для меня другие люди. Ценой свободы было проклятье. Считай, я стал рабом этих перчаток. Но это рабство я выбрал сам.
– Я готов заплатить эту цену, - твёрдо сказал охотник. – Готов стать рабом этих людей, лишь бы избавиться от Урмеру.
Арка четвёртая. Цена свободы.
Глава четырнадцатая. Тайны изгоев
Пастухи всегда сторонились остальных, приходя в город лишь на Йоль, как хуторяне. Но если хуторяне жили оседло, заграбастав себе пшеничное поле, то пастухи скитались по берегу озера, иногда забираясь глубоко в леса. Они почти никогда не приближались к Бергатту, но пару раз в год их можно было заметить около города. Впрочем, обычно кочевники проходили мимо, лишь выменивая шкуры, шерсть и мясо на одежду, овощи и прочую снедь. Никто не знал, сколько их точно, поговаривали, что около тридцати человек. Никто не хотел иметь с ними дело дольше, чем того требовалось.
К пастухам уходили те, кому не было места в городе или на хуторе. Кто-то сбегал от семей. Кто-то решал провести с пастухами свои последние дни перед уходом к Другу. И изгои принимали каждого. Но не каждый уживался с ними. Куда девались те, кто не смог жить в новой семье, все догадывались, хотя это и не обсуждали. Жизнь кочевников была даже более суровой, чем у горожан, и вряд ли кто-то стал бы таскать за собой балласт.
Кажется, сейчас главой пастухов был Крамни, старший брат покойного Керага. Он ушёл из города пять лет назад. Говорили, что влюбился в пастушку. Но Хасл знал правду. Крамни изгнал отец охотника, за какие-то грехи, о которых тогда ещё сопляку сыну Варл ничего не сказал.
Искать пастухов можно было долго – они могли пасти свои стада где угодно. Но к счастью три дня назад их видели рыбаки – кочевники выменяли у них улов на вяленую козлятину и шерсть и двинулись к дальнему концу озера. Конечно, точного их местоположения сказать никто не мог, но хоть какой-то ориентир у Хасла появился.
Могильщик сочно хрустел яблоком (он набил ими полные карманы, когда путники проходили сад, в котором Велиона два дня назад прихватили рыбаки), Хасл, занятый своими мрачными думами, вышагивал следом. А в десяти шагах позади плёлся Эзмел. Старик наотрез отказался разговаривать, сославшись на боль, но пообещал, что выложит всю известную ему информацию, когда они найдут пастухов. Выглядел рыбак, откровенно говоря, плохо – его колотила жестокая лихорадка, видимо, сказалась рана на щеке, а он ещё и продолжал мокнуть под дождём. Но Хаслу на состояние засранца было по большей части плевать. К тому же, им нужен был проводник.
Троица посланников (или переговорщиков) достигла берега озера уже после обеда. Редкий лесок резко оборвался, открывая широкий пляж, усыпанный серо-чёрным песком. По берегу ещё стелился туман – в озере било множество горячих источников.
Когда под сапогами охотника захрустел песок, Хасл остановился.
– Дождёмся старика, - буркнул он могильщику.
Велион пожал плечами, забросил огрызок в воду и достал из кармана ещё одно яблоко.
– Кислое, - сказал он, откусив, но продолжил есть. – Старику лучше отлежаться пару дней, не то до Йоля он не доживёт.
– Если мы не найдём пастухов, то до Йоля вообще мало кто доживёт.
– Да ладно, - фыркнул могильщик, - до следующего всё будет в порядке. А вот зимой вам придётся сложить зубы на полку. До первого снега вы ещё дотянете, а вот дальше...
К ним подошёл рыбак. Оглядевшись в поисках чего-то сухого, но, естественно, ничего не найдя, он плюхнулся прямо на мокрый песок и сжался в комок.
– Мне нужно отдохнуть, - промямлил он сквозь повязку. – Потом я покажу, где мы встречали пастухов в последний раз.
– Только быстрее, - сухо сказал могильщик, - я не хочу заболеть.
– Что такое снег? – спросил Хасл, устраиваясь рядом с рыбаком.
– Что такое снег? – переспросил Велион.
– Ага. Что это такое?
– Это такая белая хрень, которая падает с неба каждый год. Замёрзший дождь. Упадёт и лежит себе до марта.
– Чушь какая, - проворчал Эзмел, его зубы выбивали барабанную дробь. – Замёрзший дождь не может лежать. Вода всегда утекает под землю.
– Вода прозрачная, - кивнул Хасл. – Белым бывает молоко. Но я не слышал, чтобы холодное молоко падало с неба.