Мохнатый бог
Шрифт:
«Медведь, подрываемый лайками, поневоле отсиживается и возится с ними, но когда завидит охотника и сообразит, что от него уже не уйти, останавливается, с решимостью идти на драку.
При некотором навыке такую окончательную остановку легко отличить от простой задержки для защиты от назойливости собак. Инстинктивно понимая, что человек куда опаснее собак, медведь, решившись на драку, не обращает уже на них внимания, сосредотачивая его на главной опасности, т. е. человеке. При этом зачастую хитрит: делает вид, что не замечает человека, отворачивает от него голову в сторону, но маленькие пронзительные глазки его зорко следят за тем, что делает охотник. Когда медведь улучит подобный момент, то, заложив уши назад, с удивительной быстротой атакует
Если охотник слишком горяч, тороплив или малосведущ и поэтому, сблизясь с медведем, станет чрезмерно круто наседать на него, не заметя, что тот уже сбавил ход, чтобы улучить минуту и удобнее броситься на врага, то медведь живо смекнёт это, и, делая вид, что неуклюже торопливо спасается, сам искоса поглядывает на него, а когда достаточно напустит на себя виду, то вдруг разом круто обернётся и бросится на оторопевшего от неожиданности охотника с такой быстротой и ловкостью, которых, по-видимому, нельзя ожидать от его неуклюжей фигуры. Зная эти тактические уловки медведя, опытный рогатчик по мере того, как уменьшается расстояние между ним и медведем, сам замедляет ход там, где позиция медведя выгоднее его позиции, и настигает его в более чистых и таких местах, в которых удобнее окончательно сойтись с ним, но никогда не подъезжает ближе двадцати-тридцати шагов, причём представляет, что будто боится медведя и заслоняет собой рогатину, особенно блестящее перо её. Такая видимая робость охотника обманывает бдительность медведя, делает его более самоуверенным и беспечным.
Тогда он не старается уйти или забиться в чащу или лом и, будучи настигнут на чистом месте, т. е. положении, менее выгодном для него, чем для человека, не выдерживает и бросается на охотника. А этого только и нужно рогатчику.
Напустив зверя шага на три, на два, т. е. на расстояние, с которого уже можно достать рогатиной, надо решительно ударить его, и непременно в передние части тела, т. е. в грудь, по лопаткам или под пах, смотря по тому, как зверь идёт. Обыкновенно медведь бросается на четвереньках, как собака, редко на дыбках… Удар рогатиной должен быть короткий, сильный, но без размаха.
Само собою разумеется, что рогатчики должны быть искренние, надёжные охотники, ловкие и сильные душой и телом люди. Кроме того, они должны иметь некоторый навык, или, по крайней мере, один из них, а другой должен знать хотя бы теоретически, как принимать на рогатину. Они должны как бы спеться вместе, потому что у каждого рогатчика есть свои известные привычки и манеры, которые надо знать, чтобы уметь без звука, без слов, понимать друг друга тогда, когда вся жизнь идёт на ставку и когда ревёт только медведь да лают собаки, а охотники работают молча, а если уже выкрикнут слово, так именно то необходимое, полное смысла слово, от быстрого и удачного выполнения которого зависит судьба их обоих».
Однако существует ещё несколько способов охоты с рогатиной, каждый из которых, пожалуй, следует оговорить подробнее. Конечно, вышеупомянутый метод М. Андриевского может смело считаться самым волнующим и высокоспортивным из них, в значительной степени из-за большого элемента риска. Есть что-то от римских гладиаторских боёв в том, что современный человек с холодным оружием идёт один на один, чтобы поразить зверя в его родной стихии — диком русском лесу.
Другой вариант охоты с рогатиной используется в основном при охоте на берлоге. От этого способа, по-видимому, и идёт название этой охоты. Самое старое описание этого первобытного способа мы находим у французов, посетивших Россию в XIX столетии, потом оно многократно перепевается различными журналистами и «охотничьими» литераторами, так что я, в свою очередь, предпочитаю сделать собственную выжимку из известных мне источников, нежели цитировать многие страницы старинного текста.
Суть этого способа заключалась в том, что русский охотник, обнаружив берлогу медведя, не звал никого на помощь. Он потихоньку отступал от затаившегося или спящего зверя и отправлялся на поиски небольшого, но крепкого дерева (по сведениям всех авторов, чаще всего — берёзы). Толщина её у комля должна была достигать около 10–15 сантиметров — с тем, чтобы предмет, который изготавливался из неё, получился не очень тяжёлым и ловким в обращении. Главное же свойство этой берёзы заключалось в том, что на стволе в 2–2,5 метрах от основания должны были расти два крепких толстых сука, расходящихся вверх под углом в 10–15 градусов. Все остальные сучья на берёзе обрубались так, что эта развилка венчала получающийся шест. Концы этих сучьев заострялись и обжигались на огне. Противоположный конец шеста также заострялся. Вот этот шест с заострёнными рогулиной и рукоятью и вправе называться прародителем того копья для медвежьей охоты, которое в новое время также называлось рогатиной.
Закончив изготовление этого странного оружия, охотник вновь возвращался к берлоге и, приставив заострённые концы к выходу, начинал дразнить зверя, пытаясь заставить его покинуть убежище. Между тем, как я уже говорил в одной из предыдущих глав, любая берлога делается медведем таким образом, что выход из неё всего один. Медведь, чувствуя свою беспомощность в тесном убежище, делает рывок вперёд, чтобы вырваться на «оперативный простор» и расправиться с обидчиком. В тот момент, когда он пытается выскочить через лаз или, как его называют сибирские охотники, — «чело», охотник всаживает в него заострённую рогулину, а другой, тоже заострённый, конец шеста втыкает в грунт. Оказавшийся в безвыходном положении медведь продолжает рваться вперёд, всё сильнее и сильнее всаживая в себя остриё и всё крепче и крепче упирая древко рогатины в землю. Охотник практически отпускает древко и только чуть-чуть направляет его, с тем чтобы зверь поразил себя самым верным образом.
Таким образом, медведь сам наносит себе такие тяжкие повреждения, от которых и умирает.
Впоследствии раздвоенная на конце палка была сильно усовершенствована — таким образом, что она превратилась в уже описанный нож на древке с перекладиной, однако сама охота на берлоге с рогатиной практически не претерпела изменений со времён язычества до начала XX века. Именно этой охотой любили баловаться русские государи Алексей Михайлович, а также Александр II Освободитель. Безусловно, одним из основных её плюсов считалась её большая безопасность (особенно при подстраховке стрелками, вооружёнными огнестрельным оружием), что, впрочем, не помешало однажды медведю вырваться из берлоги. Жизнь Александру II тогда спас вовремя подоспевший егерь.
Небезынтересно, что положил начало традиции медвежьей охоты как исконной забавы русских государей «первый западник на верхах власти» — Димитрий I, известный более под позорной кличкой Лжедмитрий. До него «идеалом московского царя считался раззолоченный и неподвижный идол». Димитрий же сделал всё, чтобы вдохнуть в этот идеал энергию западного мира.
Глава 13 Охота на берлоге — традиционная охота в России
Сама по себе охота на берлоге считалась самым традиционным видом охоты на медведей в России. Преимущество её заключалось в сравнительной безопасности и высокой результативности — упустить зверя можно было только в результате цепи совершенно невероятных случайностей. Сложность состояла только в одном — прежде чем начинать охоту, берлогу предстояло найти.
До революции медвежьи берлоги (вернее, их поиск) давали побочный приработок изрядному количеству мужиков в северных лесных губерниях. Дело в том, что охота на берлоге считалась барской забавой, и господа платили за найденную берлогу деньги и притом — довольно большие по тем временам. Плата за берлогу могла быть двоякой: мужику платили определённую сумму сразу после того, как проверяли его сообщение, или расчёт вёлся после охоты — по два рубля серебром за каждый пуд веса убитого медведя. При этом отсчёт начинался после пяти пудов.