Мохнатый бог
Шрифт:
Таким образом, мужики были заинтересованы искать берлоги не вслепую, а тропить медведей по осени, причём отыскивать следы наиболее крупных экземпляров. При выплате суммы учитывались удалённость берлоги от населённого пункта, удобство подхода к ней, количество дней, в которые обходилась охота. По утверждению М. Пришвина, цены на некоторые берлоги доходили до двухсот рублей.
Подобную барскую забаву описал и Н. Некрасов в своём стихотворении «Медвежья охота».
Охота на берлоге постепенно превратилась в настоящий ритуал со своей атрибутикой, обычаями и порядками. Появились специальные тяжёлые медвежьи штуцеры, весившие до шести килограммов, «медвежьи» охотничьи кинжалы, богато разукрашенные, с воронёными клинками, «медвежьи» топорики и даже водка «Медвежья». Одним из классических
В своём стремлении обезопаситься во время медвежьей охоты баре порой доходили до полного абсурда. Вот как описывает эту охоту полковник Гагерн, посетивший Россию в 1839 году.
«Обед за гофмаршадьским столом, затем охота на медведей.
Об этом я должен рассказать. M-me X стреляет хорошо, поэтому
она одна из всех дам участвовала в охоте. Стрелки стояли около одной башни, куда были приведены два ручных медведя, долго уже сберегавшихся в клетке для такого удовольствия. Медведи, когда они находились вблизи m-me X, были убиты ею. Вечером Риго заговорил об этой охоте с одной русской дамой: „Я не знал, что русские дамы охотятся на медведей". Дама отвечала: „О, это совсем не по-русски, это по-мюнхенски“».
Как уже упоминалось, во время зимней охоты на медведя 90 процентов успеха заключается в умении найти берлогу. Зачастую это происходило само собой — при рубке леса, прокладке зимней дороги, на белковье и других, столь же мало имеющих отношение к медвежьей охоте промыслах. Однако для тех лесовиков, которые на заработок от найденных берлог рассчитывали жить большую часть года, российский авось не годился. Задолго до первого снегопада они устанавливали места, которых придерживался тот или иной медведь, следили за его перемещениями и держали ухо востро! Едва землю сковывал настоящий зимний морозец и припорашивал снег, они спешили к своим заветным местам, чтобы проследить, не двинулись ли в путь медведи. И если они обнаруживали признаки их передвижения к зимним местам, тут уже вставали им на пятки и не упускали почти до самого места залёжки. Добравшись до такого места, они не торопились подойти к берлоге, а очерчивали её предварительное местоположение кругом метров в двести и давали медведю «облежаться». Только потом они приступали к поискам непосредственно логова внутри этого круга и, лишь найдя его, отправлялись в город требовать себе награду за обнаруженного беспомощного зверя.
Тропление медведя по снегу — и автор это знает по своему опыту — неблагодарное, сложное и трудоёмкое занятие, к тому же не сулящее верного успеха. Обнаружить след медведя, двинувшегося к местам зимнего залегания на Дальнем Востоке, не представляет особого труда. Вдоль нерестовых проток и рек звери держатся почти до самого ледостава — даже в суровом Анадырском крае некоторые мишки остаются у источника пищи до самого начала ноября, когда снега уже по колено и мороз давит уверенно за 20 градусов. Но достаточно пройти вдоль так называемого шва — опушки, отделяющей лес от лесотундровой равнины, как натыкаешься на ровные «ходовые» медвежьи следы, ведущие из леса в сторону зубчатых заснеженных гор. Там, в горах, и располагаются зимние логова этих медведей.
Скальные цирки — в них залегают на зиму медведи Охотского побережья.
Встав на такой «ходовой» след, надо быть готовым к длительному пути — даже если конечный его пункт будет в двух километрах от его начала. Мой отец в Северо-Восточной Якутии тропил одного такого сверхконспиратора в течение двух дней и прошёл с учётом всех извилин около десяти километров, несмотря на то, что по прямой от берлоги до начала тропления было не больше двух километров. Медведь петлял, делал настоящие скидки, перед самой берлогой около пятидесяти метров пятился задом, а затем прыгнул на три метра в сторону, в куст, с которого осыпался снег. Только тогда он счёл возможным в открытую подойти к берлоге. Она располагалась на невысокой сухой гриве посреди лиственничной заболоченной низины и была выкопана в песчаном грунте. Охотники подошли почти к самому челу, стали по обе его стороны, затем напарник отца бросил в чело зажжённую бумагу. Медведь попытался выскочить наружу, и всё было кончено.
Судя по литературным источникам, медведи не всегда прибегают к такому запутыванию — например, известный знаток повадок этих зверей Б. Завацкий утверждает, что в бассейне Енисея эти звери не пользуются такими методами, а напрямую ложатся в берлоги.
Тем не менее основная часть сведений о подобном поведении мишек почерпнута из литературных источников европейской части страны. Поэтому можно предположить, с какими ухищрениями сталкивались егеря-медвежатники в своём нелёгком труде.
В литературе мы сталкиваемся также с намёками на то, что найденные берлоги сохранялись егерями и лесниками в большом секрете и что существовала определённая форма «воровства» берлог — это случалось, если кто-нибудь вытрапливал по следу не медведя, а лесника и, опередив его, находил барина, желающего поохотиться. «Краденые» берлоги, как и полагается в России, продавались вполцены.
Когда берлога бывала найденной, саму охоту производили или непосредственно на берлоге, или путём загона.
Считалось, что наиболее удобно охотиться на берлоге втроём. Участие большого количества народа в медвежьей охоте обычно приводит к неразберихе и путанице, совершенно нежелательной, а зачастую даже опасной. В классической литературе описывается наиболее часто такой вариант: двое стрелков, вооружённых ружьями, а третий участник при собаках и вообще на подхвате. В случае необходимости этот третий рубит перед берлогой мешающие стрельбе деревья, помогает выжить зверя из берлоги и вытащить его до дороги после охоты. Судя по всему, ранее в роли этого «третьего» выступал мужик, нашедший берлогу.
Охота могла производиться с помощью собак или без них, с так называемым ежом. Так или иначе, начало у неё всегда одно — охотники, не доходя метров пятидесяти до берлоги, останавливаются, и «мужик» или егерь показывает им берлогу. Один из них, как правило, самый опытный, подходит к самой берлоге и становится так, чтобы иметь возможность сразу выстрелить в зверя, едва тот покажется.
Став напротив чела, этот охотник подавал знак рукой, вслед за этим подходили и остальные. Спустив одну собаку, стрелки занимали места в пяти-восьми шагах от берлоги, становясь с одного бока, чтобы не попасть под перекрёстный огонь друг друга. В рекомендациях также обычно указывалось, что становиться надо с южного бока чела.
Ширинский-Шихматов говорит, что следует помнить о том, что чем ближе к выскочившему зверю находится охотник, тем больше у него шансов попасть в него пулей по убойному месту. При удачном раскладе один точный выстрел решает исход всего дела.
Когда собака спущена, она сразу показывает две чрезвычайно важные для охотников вещи — как расположено чело под снегом и лежит ли медведь или он вот-вот покажется.
Спускать в это время другую собаку не рекомендуется, так как две лайки принимаются, подзаводя друг друга, мелькать перед челом так быстро, что обе рискуют попасть под пулю.
До сих пор у опытных охотников выскочившего из берлоги медведя принято ранить так, чтобы он сохранял способность двигаться. Этот жестокий приём применяется якобы для того, чтобы дать возможность собакам притравиться по зверю. Однако реально этот способ мало что даёт, потому что собаки очень быстро понимают, что находящийся перед ними медведь никакой опасности для них не представляет. Кстати, именно по этой причине неэффективны и испытания по медведю, посаженному на цепь. Моё же личное отношение к любой охоте сводится к тому, что если уж человек вынужден прибегать к такому методу воздействия на природу, то чем быстрее решается дело, тем гуманнее для обеих сторон. Поэтому выстрел в упор и наповал представляется наилучшим выходом из всех таких положений.