Мои 365 любовников

Мутценбахер Жозефина

– Конечно, он всегда был очень одарённым поэтом, меня это действительно радует!

Видела и слышала я в ту пору многое. Но бесконечно так не могло продолжаться, чтобы почти каждый вечер тайком ускользать из квартиры во дворце Иги! Рано или поздно это обязательно выплыло бы наружу. И тогда я заявила Иги, что бульвар Ринг слишком для меня шумен и что у меня от этого постоянно болит голова. Он, правда, очень протестовал, и мне пришлось две недели его уговаривать, Игнац непременно хотел, чтобы я всегда была под рукой. Но потом я всё же получила небольшую, милую квартирку во Внутреннем городе, находившуюся в нескольких минутах езды от дворца Иги и довольно близко от Козырной улицы. Таким образом, я нашла прекрасный выход из положения. Теперь, как бы поздно я ни вернулась домой, часто в четыре часа утра или того позднее, я имела возможность довольно неплохо отоспаться до десяти часов, а раньше этого времени Иги у меня и не появлялся. Иногда мне

случалось, правда, встречать в «Артистическом раю» знакомых Иги, но им я в таком случае всегда говорила, что оказалась здесь совершенно случайно и очень просила их, ради бога, ни словом не обмолвиться о нашей встрече Игнацу, иначе он оторвёт мне голову. И они все охотно обещали мне хранить молчание и вдобавок хохотали до упаду. Такова жизнь: если мужчина в годах обзаводится молоденькой и шикарной любовницей, все ему завидуют, и когда она обманывает его, злорадствуют и желают ему такой участи, и каждый способствует этому с тем большим усердием, чем лучше ему отполируешь! Надо сказать, что у меня сложилась довольно необычная ситуация: я уже тогда кружила вокруг совсем молодых, высоких, черноволосых парней, лет приблизительно двадцати пяти. Обычно такое происходит, вообще-то говоря, только с уже стареющими женщинами, которые немного стесняются того, что не бог весть что уже из себя представляют, и нередко вынуждены ещё и платить за это. Однако мне было около тридцати, то есть я была, как говорится, «в самом соку» и, тем не менее, чувствовала аппетит к молодым членам. Боже мой, мне ничего не стоило завести себе молодого, симпатичного актёра, и такие кандидаты имелись, ибо волочились за мной целой сворой, точно псы в августе. Но я в целом оставалась верной своему Иги и если уж выбирала, то самое лучшее. Я хотела, чтобы теперь, наконец, наступил мой черёд подыскивать для себя таких мужчин, которые нравились бы мне. И ещё одно: я хотела отныне сношаться не за деньги, а, как изысканные дамы, бесплатно или, во всяком случае, за что-нибудь приличное – за шубку, ожерелье и тому подобное. В ту пору я уже дорого ценила свою малышку. Но поскольку моими молодыми любовниками в большинстве своём были художники и другие неимущие бедняги, я оставила все, как есть и ещё больше научилась этому радоваться.

Я часто поднималась в ателье жизнерадостного «маэстро Макса», веселье там всегда било через край. Постоянно на софе и на сундуках возлежали его знакомые, дымили вовсю папиросами, пели под гитару, играли на гармошке, что-то критиковали, спорили, разыгрывали боксёрские поединки. И когда кто-то из них приходил с девушкой, то Максль сквозь пальцы смотрел на то, что парочка уединяется за занавеской, и потом оттуда доносится их возня. Подобные вещи у Макса никого особенно не волновали. Ателье у него было очень просторное и очень забавно обставленное.

Макс был, вероятно, самым большим сквернословом из тех, которых мне случалось встречать когда-либо. Он обильно уснащал свою речь ругательствами и непотребными выражениями, и каждый вечер наверняка подминал под себя новую девицу. По всему ателье у него были развешены японские и китайские гравюры, на которых были изображены совокупляющиеся во всевозможных позах пары. Мужчины были очень крупными, часто с брюхом и исполинским стержнем, сплошь затканном синеватыми прожилками, а женщины – совсем маленькими, с крохотными титьками. И всем этим азиатам спаривание, похоже, доставляло исключительное удовольствие, потому что лица их украшала радостная ухмылка. Далее у Макса была целая коллекция африканской резной скульптуры из чёрного дерева, подмалёванного красной, жёлтой и белой красками. Сплошные негритянки с оскаленными зубами, обвисшими заострёнными титьками и огромными головами, они руками широко раздвигали себе деревянные влагалища, словно в ожидании негритянского кутака. Но самой привлекательной была гипсовая копия одной древнеримской статуи почти в натуральную величину, Макс когда-то собственноручно изваял эту копию в Италии. Это была верхняя часть туловища мужчины с весёлой, пройдошливой физиономией, с огромным ртом, маленькими рожками и острыми ушами. Торс этого «беса» стоял на колонне приблизительно в метр высотой, и из того места, где тело начиналось, наружу торчал небывалый по размерам, напряжённый и заострённый на конце фаллос, сделанный тоже из гипса, но исключительно натурально и добротно. Макс объяснил мне, что это «Приап» и что ему поклонялись древние римляне! Которые, похоже, были большими ветрениками и сластолюбцами. Каждой женщине, приходившей в его ателье, Макс первым делом показывал «Приапа». Член у фигуры блестел и лоснился, потому что девушки, приходившие позировать, часто в шутку примеряли его к себе! Макс это совершенно не поощрял, и поэтому сразу ворчал:

– Прекрати, тупая башка! Ты же его отломаешь! И вообще, для чего здесь я!

Когда я впервые поднялась к Максу, он как раз рисовал. На постаменте перед ним стоял совершенно голый молодой человек. Я как дура уставилась на него, подобное мне приходилось видеть не часто. А уж я-то на своём веку действительно много на голых мужиков насмотрелась. В парне было почти два метра росту, мощные широкие плечи, узкие бёдра и ни единого волоска на всём теле, покрытом великолепным загаром. Он был словно вылит из бронзы. Я с удовольствием поставила бы такое изваяние у себя в комнате вместо безвкусных бронзовых статуй Иги, сплошь женщин. Увидев меня, молодой парень поспешно спрыгнул с постамента. Макс отбросил карандаш в сторону, обнял меня и звонко расцеловал.

– Пепи, стерва ты маленькая, ну наконец-то ты появилась! Но не пялься по сторонам и не мешай, мне надо срочно работать! Можешь сразу же стать моделью, знаешь, я получил заказ на фигуру для фонтана!

Продолжая ворчать, Макс тут же начал срывать с меня одежду. Наглец, у него был огромный практический опыт в подобных делах. Ленты, застёжки, петли и бантики, всё было мгновенно расстёгнуто и развязано. И хотя я сопротивлялась как могла, через две минуты оказалась голой, как новорождённый младенец!

– А это мой племянник, Ханс! Тоже, к сожалению, художник по профессии, а сегодня модель! Ножки, правда, немного коротковаты, но в остальном вполне сносная фигура!

Только теперь мы оглянулись на молодого человека, который, о, боже ты мой, покраснел, как рак, и повязал чресла каким-то платком.

Макс присвистнул сквозь зубы:

– Ах ты, бездельник, это что за складки образуются впереди на твоей тряпке? С каких пор ты стал вокруг бёдер что-то накручивать! Или ты тешишь себя надеждой?

И с этими словами Макс рывком сорвал платок с племянника, с которым, похоже, был в очень хороших отношениях! Ничего удивительного не было в том, что набедренная повязка так морщинила, ибо помазок молодого парня стоял как у гипсового «Приапа» в углу. Однако он прикрыл срам руками, и Макс с негодованием на него напустился:

– Убери лапы, Пепи такое уже видела! Сейчас сеанс рисования! Я сейчас на службе, а в работе я безжалостная скотина!

Затем он сцапал меня за предплечье и увлёк за собой в нишу, где располагалась широкая, но жёсткая софа. На всех трёх стенах ниши висели большие зеркала без рам, а сверху, на низком потолке, особенно большое, которое Макс, старый развратник, тоже приспособил для лицезрения своих любовных утех. Да, деньжата у него, надо думать, водились. Он толкнул меня на софу, я, «стесняясь», уткнулась лицом в согнутые руки и выставила свою округлую попу на обозрение мужчин. Я понимала, что события предстоят интересные, однако хотела сохранить внешнюю непричастность к происходящему, я, дескать, была здесь не при чём! Теперь Макс начал спорить с юношей, который возмущённо и испуганно возражал. Макс ещё какое-то время злобно шептал и сыпал проклятиями, и вдруг – глаза у меня были закрыты – я почувствовала, как они перевернули меня на спину, и на меня навалилось большое, тяжёлое тело! Красавец Ханс! Макс знал, чем доставить мне удовольствие! Я была этим весьма тронута! Я, забавляясь, глядела на лицо юноши, которое теперь склонилось непосредственно над моим! Он был ужасно смущён, покраснел до корней волос, и, запинаясь, пролепетал:

– Это всего лишь для позы, сударыня!

Итак, мне следовало сейчас расхохотаться в ответ на подобное заявление? Или сделать ещё что-либо?

Меж тем Макс затараторил:

– Так, сегодня мы лучше нарисуем совокупляющуюся пару! Недотёпы с фигурой для фонтана пусть подождут. Ханс, а Ханс! Ты плут! Это очень неестественная позиция! Вставь-ка на самом деле! Для чего он у тебя? Пепи, подними задницу! Правую ногу чуточку ниже! Левый локоть под голову! Правая рука на спине Ханса. Только прижми крепче, тогда это, возможно, его подзадорит! Ханс?! Я тебе хребет переломаю. Ты что, первый раз этим занимаешься?

Потом он, наконец, уселся и приступил к рисованию, продолжая без умолку острить. А мне было смешно наблюдать за тем, как парень смущался и обращался ко мне на «вы», одновременно трахая меня! Он беспрестанно извинялся, однако Макс не оставлял его в покое.

– Это что за позиция! Повыше задницу!

И он до тех пор подгонял, а Ханс, стараясь ему угодить, метался по мне как бешеный, пока я внезапно не ощутила в себе обжигающе горячий поток, и парень, тяжело дыша, не затих, навалившись на меня могучим телом!

– Ну, этого ещё не хватало! Что за чертовщина, засранец! Не мог подождать что ли? Другого времени для этого не нашёл? Совершенно не желаешь помочь художнику! Для подобных дел ходи в гостиницу, жук навозный!

Таким было моё первое посещение Макса, и так я познакомилась со славным Хансом! Потом я часто бывала там, и Макс ещё не раз рисовал нас в различных позах во время совокупления, а один поэт, помнится, сочинил по этому поводу очень красивые стихи. Полагаю, что рисунки были позднее напечатаны, и Макс заработал на них хорошие деньги, только ему пришлось на этих картинах пририсовать нам с Хансом другие головы. Как всё же замечательно я чувствовала себя и как развеселилась, когда Ханс впервые обратился ко мне на «вы», уже по самую мошонку воткнув в меня свой резец!