Мои друзья святые. Рассказы о святых и верующих

Горбачева Наталья Борисовна

– А мама сказала, что это сейчас мода такая! Да? – задал единственный вопрос Паша.

– Нет, – ответила я. – Крещение не дань моде. Крещение – духовное рождение человека для таинственной жизни с Богом.

– Это что же, второе рождение? – удивилась восьмилетняя Тата.

– Именно, – с радостью согласилась я. – Мама вас родила, чтобы вы жили на земле, а когда человек крестится, он рождается для жизни вечной. Чтобы уже никогда не умирать и на Небе быть всегда с Богом. Поняли? – я не могла не рассмеяться, увидев их одухотворенные, серьезные лица. – Хотите жить вечно?

– Да-а-а-а! – хором ответили мои дорогие

дети.

– Но нас тогда к тебе больше не пустят, – вздохнул Паша.

– Ну что ж! Надо немного и пострадать. На даче мы же все равно будем встречаться! – улыбнулась я.

– Ур-р-р-р-а!

– А может, нам не говорить маме, что мы покрестились? – спросила Тата.

– Почему не говорить… – ответила я. – Вы же не будете стесняться, что дружите с Богом? Пусть стесняются те, кто с Ним не дружит.

– Точно! – подтвердил Паша.

Но Тата находилась еще в каких-то сомнениях. И я сказала:

– Таточка… дело в том, что до семи лет детей крестят по воле родителей. Захотели родители – покрестили младенца, не захотели – не покрестили, их воля. Но с семи лет младенец становится отроком, для него даже исповедь становится обязательной. Церковь так постановила, что с семи лет человек должен отвечать за свои поступки; в том числе и за то, хочет ли он сознательно, а не по воле родителей креститься. Верующий ребенок может сам решить, креститься ему или нет. Вы же верующие дети?

– Конечно! – воскликнула Тата. – Значит, я могу креститься без разрешения мамы?

– И ты, и Паша. Это ваш сознательный выбор.

– Ур-а-а-а! – был их общий вопль.

На следующее утро мы пошли в храм, и мои племянники приняли крещение. Наверное, это был один из самых счастливых дней в моей жизни: умирать буду – вспомню его.

После крещения мы поехали на Красную площадь. Восторгам детей не было конца: они видели то, про что только читали: лобное место, храм Василия Блаженного, памятник Минину и Пожарскому. Просторное здание ГУМа и мороженое в стаканчиках тоже поразили воображение провинциальных детей. Рассказ про Василия Блаженного заставил забыть даже про мороженое. Его жизнь изобиловала чудесами почти сказочными: зимой и летом ходил он босой и почти нагой по улицам Москвы. Странны были порой его поступки: то опрокинет лоток с калачами, то прольет кувшин с квасом, а потом обнаруживалось, что калачи были плохо испечены, квас негодный. Люди любили его и признавали в нем человека Божия. Он помогал бедным, всегда обличал неправду, предупреждал тех, кому грозила опасность… Не раз грозный царь Иван выслушивал укоры блаженного Василия, но не решался наказать юродивого. Похоронили Василия блаженного недалеко от Кремля. Гроб несли царь и бояре.

– Какая ты, теть, счастливая… – вздохнул Паша. – Захотела и приехала на Красную площадь, не то что мы… Теперь нас сюда и не пустят…

– А в Кремль вы хотите попасть? – отвлекла я детей от грустных мыслей.

Кто же не хочет попасть в Кремль! И пошли мы, взявшись за руки, сквозь Александровский сад к Кутафьей башне, за которой издалека виднелась самая высокая башня – Троицкая. Каково же было наше разочарование, когда, дойдя до Кутафьей, мы увидели милиционеров, пропускавших на территорию Кремля строго по каким-то билетам. Но никто не мог объяснить, где эти билеты брать. Тата чуть не плакала, Паша по-мужски ее успокаивал, мол, все равно уже устали, ноги болят…

Мы остановились недалеко от железных заграждений.

– А вот что вам скажу! – весело воскликнула я. – Мы обязательно войдем как-нибудь. Даже знаю как…

– На ковре-самолете, что ли? – усмехнулся Паша.

– Нет, на крыльях молитвы! – ответила я. – Не верите?

– А что, у молитвы есть крылья? – засмеялась Тата.

– Вот проверим сейчас, – загадочно произнесла я. – Действуем так. Вы ведь сегодня крестились? Значит, грехи вам все простились, вы сегодня просто святые дети, пока не успели сильно нагрешить. А святых Бог слушает самых первых. И потом, у вас же теперь есть ангелы-хранители. Они тоже молятся о вас. Еще кто у вас в друзьях? Герасим Иорданский, Василий Блаженный, Илья Муромец, Сергий Радонежский! Вот и молитесь им всем, чтобы помогли пройти в Кремль.

– Точно! – воскликнул Паша.

– Прямо здесь? – уточнила Тата.

– Прямо здесь и сейчас, – подтвердила я.

Дети сосредоточились: Тата зашевелила губами, Паша прикрыл глаза – не иначе огненный столб молитвы вознесся на небо.

Я не знала, что должно было произойти, и молилась только о том, чтобы вера детей не была посрамлена. Чудо должно было произойти – ради чистой веры этих детей.

Минут через пять из Кремля по Троицкому мосту к Кутафьей башне вышел хорошо одетый мужчина средних лет и из-за железных заграждений крикнул:

– Кому билеты? Есть лишние… – и потряс зеленоватыми бумажками над головой.

Паша подлетел к мужчине первым и выхватил их из его рук. Билетов было только два. Стоявшие около заграждений такие же, как мы, необилеченные туристы вдруг очнулись и кинулись к мужчине. Я успела подойти к благодетелю и спросить, сколько мы ему должны. Он улыбнулся, весело отмахнулся и пошел назад, к воротам Троицкой башни Кремля. Слезы брызнули из моих глаз: это было чудо!

– Тетечка, не плачь… – стала трясти меня за руку Тата.

– Не плачь, я переживу, – сказал Паша и совершил первый после крещения подвиг настоящей любви. – А вы идите! Я вас здесь, у милиционеров подожду…

Но тут один из них, видевший всю сцену, поманил нас пальцем и пропустил на два билета всех троих.

Я успокоилась только у Дворца Съездов. Вытерла слезы и стала рассказывать… Дети мои ходили по Кремлю, не зная усталости, заглядывали в разные укромные уголки, о чем-то возбужденно переговаривались меж собой. Красота кремлевских храмов удивила их: останавливались около каждого как вкопанные и долго стояли с задранными вверх головами, рассматривая какие-то детали. Они требовали новых и новых рассказов про колокольню Ивана Великого, про Царь-колокол и Царь-пушку, про царей… и последнюю революцию – «Великую Октябрьскую социалистическую». Я все время поправляла: не «революция», как их учили в школе, а «государственный переворот».

– Жалко только, что внутрь церкви не попали… – вздохнул Паша. – Почему в церковь надо по билетам ходить?

– Ну, это теперь музеи, – ответила я и полезла в карман за носовым платком.

Вместе с платком захватила я и наши билеты. Они выскочили из рук и упали на брусчатку. Паша поднял, повертел в руках и вдруг крикнул:

– Нашел! Здесь же написано, что билет «дает право входа» во все кремлевские соборы!

– Вот это да! – обрадовалась я. – Не забудьте перед входом перекреститься.