Мои друзья
Шрифт:
В жаркие дни мы с Шариком бегали на речку купаться. Шарик любил барахтаться на мелководье, а чуть затащишь на глубину – спешит к берегу или еще хуже – начнет карабкаться мне на спину.
Однажды я взял и нырнул, а вынырнув в стороне, увидел: Шарик кружит на одном месте и растерянно озирается. Потом заметил невдалеке голубую шапку, такую же, как у меня, и помчал к пловцу. Подплыл и стал забираться к нему на спину. А пловцом оказалась девушка. Она обернулась и как завизжит!
Но еще больше испугался Шарик. Он даже поднырнул – только уши остались на воде, а
По воскресеньям у деда Игната собирались все собачники. И дядя Костя, и я приходили с собаками. Бабка Клава раздует самовар, достанет пироги, усядемся мы за стол, и собаки тут как тут. Смотрят прямо в рот – тоже пирогов хотят. Я дам им по одному, а бабка Клава как крикнет:
– А ну пошли во двор, попрошайки! А тебе, Буран, как не стыдно? Ведь кастрюлю каши слопал! Такой обжора, прямо стыд и срам!
И Буран уходит пристыженный, а за ним и Снегур с Полканом, и мой Шарик.
Во дворе они начинали бороться. Понарошку, кто кого: Буран всех троих или они его. Дурашливые Полкан с Шариком сразу набрасывались на Бурана, прыгали перед его носом, тявкали, все хотели в лапу вцепиться. А Снегур не спешил – кружил вдалеке с хитрющей мордой, потом заходил сзади – и прыг Бурану на загривок! Тут уж и Полкан с Шариком набросятся на Бурана, а он, как великан, громко засопит, набычится, развернется – собаки так и летят кубарем в разные стороны.
Частенько и я принимал участие в этой возне. Вчетвером-то мы Бурана одолевали.
Вот так я и рос среди собак, и узнавал их повадки; даже научился подражать их голосам.
Приду к дяде Косте и загавкаю из-за угла сиплым голосом, и Снегур с Полканом заливаются, сбитые с толку, – думают, Буран решил их напугать. Или забегу к деду Игнату, спрячусь за дверь и залаю, точь-в-точь как Полкан – визгливым, захлебывающимся лаем. И Буран сразу выскочит и сердито зарычит.
Постепенно я научился различать голоса всех собак в окрестности. Понимал, что означает каждый лай и вой, отчего пес повизгивает или поскуливает, то есть в совершенстве выучил собачий язык.
И собаки стали принимать меня за своего. Даже совсем незнакомые псы, с дальних улиц. Бывало, столкнусь с такой собакой нос к носу, пес оскалится, шерсть на загривке поднимет, а я пристально посмотрю ему в глаза и рыкну что-нибудь такое:
«Брось, знаю я эти штучки! Своих не узнаёшь?!»
И пес сразу стушуется, заюлит, заковыляет ко мне виляющей походкой. Подойдет, уткнется головой в ноги, вроде был извиняется: «Уж ты, того… не сердись, обознался немного. Ходят тут всякие. Я думал, и ты такой же. А ты, оказывается, наш. Вон весь в ссадинах и синяках. От тебя вон и пахнет-то псиной».
В то время я к любому волкодаву мог подойти – был уверен, никогда не цапнет.
Буран умер от старости. До самой смерти он сторожил дом и возил сани с дровами.
Когда дядя Костя уехал из нашего города, Снегура взяли сторожем в зоосад. К этому времени он уже стал совсем чудным, порой забывал, где находится. С его конурой соседствовала птичья вольера, так он облаивал маленьких птах. Рядом в клетке сидел огромный филин, но Снегур его почему-то не замечал.
Полкана взяли к себе соседи, сказали: «У него такая красивая шерсть».
А Шарик стал моим другом и равноправным членом нашей семьи.
В два года Шарик внезапно простудился. Целую неделю мы лечили его, давали таблетки и витамины, поили настоем ромашки. Когда Шарик поправился, он вдруг стал приводить к нашему дому других больных собак. У одной была ранена лапа, у другой порвано ухо, у третьей во рту застряла рыбья кость… Мы лечили бедолаг, никому не отказывали. Соседи шутили:
– Пора открывать бесплатную лечебницу.
Однажды во время зимних каникул я поехал к приятелю на дачу и, конечно, взял с собой Шарика, ведь мы были неразлучными друзьями. Стояли крепкие морозы, на даче было холодно, и мы с приятелем беспрерывно топили печь. Мы катались на лыжах, строили снежную крепость, но не забывали подкладывать в печь поленья. И, укладываясь спать, набили полную топку дров. А проснулись от яростного лая Шарика. Он впрыгивал на кровать, стаскивал с нас одеяло…
Открыв глаза, я увидел, что вся комната полна едкого дыма. Он клубился волнами, ел глаза, перехватывал дыхание. Я растолкал приятеля, мы на ощупь нашли дверь и, выскочив наружу, долго не могли отдышаться на морозном воздухе. И пока стояли около дома, из двери, точно белая река, валил дым; он растекался по участку и медленно поднимался в темное звездное небо.
Вот так в тот день, если бы не Шарик, мы с приятелем задохнулись бы от дыма.
Как-то, когда я уже закончил школу, а Шарику исполнилось семь лет, я шел мимо одного двора. В том дворе мальчишки-негодяи привязали к дереву собаку и стреляли в нее из луков. Я бросился во двор, но меня опередила худая светловолосая девчушка.
– Не смейте! – закричала она и вдруг подбежала к мальчишкам, выхватила у них стрелы, стала ломать.
Она так яростно накинулась на мальчишек, что те побросали оружие и пустились наутек.
С этой девчушкой мы отвязали перепуганную насмерть собаку, и пес в благодарность начал лизать нам руки. Он был совсем молодой и явно бездомный. На его лапах висели засохшие комья глины, из шерсти торчали колючки. Пока девчушка выбирала колючки, я сбегал в аптеку и купил йод. Потом мы прижгли ранки лохматому пленнику.
– Когда вырасту, обязательно буду лечить животных, – сказала девчушка и, повернувшись ко мне, вдруг спросила: – А у вас есть собака?
– Есть.
– Как ее зовут? Расскажите о ней.
Я присел на скамейку, стал рассказывать. Девчушка внимательно слушала, но еще более внимательно слушал спасенный нами пес. Его взгляд потеплел. Он представил себя на месте Шарика: он уже не шастал по помойкам, не мок под дождями, его уже не гнали из подъездов и никто не смел в него стрелять. У него был хозяин.