Мои путешествия
Шрифт:
По своей инвалидности он сторожил колхозную контору. А что ее сторожить, кому она нужна? Там же не было ничего, один только двухтумбовый стол, закрытый красным сукном. Да графин с водой, да деревянные лавки вдоль стены, чтобы было где рыбакам сидеть, пока председатель колхоза их поучает, как надо ловить рыбу.
Фамилия председателя была Гаврилов, а имя-отчество Гаврил Гаврилович. Все его за глаза, конечно, звали Гав-гав. А при нем только по имени-отчеству — как-никак председатель! Гаврил Гаврилович ни на кого голос не повышал. Не то чтобы он рыбаков уважал, но знал: накричи он на Ильку Шевелева за то, что пьяный пришел на собрание, так дядя Ильюша выругается, сплюнет и уйдет домой. Или пойдет в «будь ты проклят» — в магазин, где косая Дуська вином в разлив торгует. Председатель ничем не мог наказать рыбака. Выгнать из колхоза? Так кто ж будет работать? Молодежь в райцентр или в город бежит — куда угодно, лишь бы не остаться в колхозе. Потому что наша деревня по районным меркам числилась как неперспективная. Из-за этого и новые баркасы не приходили. Рыбаки сами ремонтировали свои гнилые посудины, чтобы хоть как-то путину отработать. Были бы в колхозе новые сети, так можно было бы ими поощрять лучших. А сетей тоже уже не распределяют который год. Склад, где раньше хранился инвентарь, пустой.
Меня несколько раз в контору на эти собрания брал отец. Я видел важность нашего председателя, когда он начинал говорить о том, что стране нужна рыба! Без нее мы не построим коммунизм. И тогда мне казалось, что никто не ловит рыбу, только все едят. А строительство коммунизма зависит от наших рыбаков, которые вот тут сидят и слушают грамотную речь председателя со значком «Ударник социалистического труда» на левом лацкане костюма.
Председатель после громких слов наливал из резного графина колодезную воду в чистый тоненький стакан и залпом выпивал. Пить ему не хотелось, да он и смотрел на воду с презрением. По его носу было заметно, что его душа и глотка привыкли к более крепким напиткам. Но этим самым он подчеркивал важность своего положения. Чем больше он говорил, тем больше входил во вкус.
Рыбакам было скучно: кто курил, выпуская через рот и нос едкий махорочный дым, кто сморкался и кашлял, скрипел яловыми сапогами, кое-кто дремал, некоторые попросту спали. А дядя Костик, отец моего друга Шурки Рыбальченко, тот раз за разом вставал и шел в сени, к бачку с водой, к которому на веревке была привязана алюминиевая кружка. Чувствовалось, что он с хорошего похмелья. Из графина воду пил только председатель. И еще он так изредка карандашиком, остро заточенным, постукивал по графинчику, и раздавался мелодичный звон. От этого звона кое-кто просыпался.
Так вот, наш сосед дядя Степа и сторожил эту контору с графинчиком. Хотя и инвалид, но мужик он был сильный. В этом я убедился, когда он скрутил рога козлу. Хозяином козла был Васька Джи. Как его фамилия, я не знаю — его стар и млад звал Васька Джи, хотя ему было лет шестьдесят. Бывало, когда я пас коров, подходил к его дому и кричал: «Эй, Васька Джи, давай своего драного козла!» У него никакой скотины не было, только козел. Зачем он его держал, непонятно.
Козел этот был вредный и бодал всех подряд. Я, когда был с кнутом, его не боялся. Только он нагнет голову бодаться, я его кнутом между рогов и по спине. Он сразу становился как шелковый и шел в стадо. Но однажды я раскрутил свой длинный кнут, но сам же в нем запутался и упал. Козел уперся в мою грудь рогами, прижал к пыльной дороге. На мой крик прибежал дядя Степа. Он в это время возвращался со своего поста. Он никогда не говорил, что идет сторожить, а всегда говорил, что идет на пост. Дядя Степа единственной рукой быстро положил козла на лопатки. Потом я всем рассказывал о его силе. И все жалел, что его не взяли на войну. Он бы не одному фашисту шею свернул.
Правда, он проявлял силу не только на козлиных рогах. Еще он сражался с нашей домашней птицей. Если случится курице или голубю зайти в его огород или двор, тут же поймает и скрутит голову. Однажды он убил нашу голубку из породы дутышей. Красивая была голубка — с надутым зобом и хвостом трубой, вся белая, только по спине полоска черная. Разозлились мы с братом, решили под его дом подложить бомбу. По воскресеньям он с женой, тетей Дуней, ходил в молитвенный дом — они были баптистами. Во время их отсутствия мы и подтащили под самое окно авиационную бомбу.
Что тут было, когда они пришли и увидели! Дядя Степа мечется по двору, ругается, забыл даже, что только что общался с Богом. А тетя Дуня закатила такую истерику, что вся улица сбежалась, и все спрашивали друг друга, кто умер. Мы с Виктором от угла нашего дома наблюдали все это и радовались. Телефона тогда в нашей деревне не было даже на почте, телефон был только в селе Атамай, в семи километрах от нас. Вот дядя Степа и попросил Ивана Баклажкова, местного пастуха, проскакать верхом на лошади до райцентра и сообщить о страшном снаряде. Конечно, пришлось Ивану дать пол-литра — просто так, за здорово живешь, Иван не поехал бы.
Вечером примчалась военная машина. Солдаты оцепили дом и очень аккуратно, как маленького ребенка, погрузили бомбу в машину, на мешки с песком. Мы смотрели и удивлялись, с какой осторожностью они обращаются с нашей бомбой. Мы ж ее и пинали, и тащили по буграм и колдобинам. А они видишь как! Одним словом — саперы!
Вывезли за деревню, и уже на закате мы услышали, да и ощутили взрыв. Стекла в доме зазвенели, и даже несколько черепиц с крыш выпало. Все побежали смотреть на место, где солдаты взорвали бомбу. Батюшки! Воронка больше, чем наш и соседский двор! Если бы она взорвалась у дяди Степы под окном, то не только не было бы его дома, но и нашего тоже. Да и дом тети Мани, что через дорогу, тоже снесло бы.
4 мая 1991 года
35°51’ ю.ш., 112°40’ в.д.
До мыса Лувин осталось 150 миль. Ветер усиливается. Как мне не хватает сейчас совета моего капитана Леонида Константиновича Лысенко. Каким курсом идти: на Бассов пролив [97] или вокруг Тасмании? Огибать Тасманию безопасней, но путь очень удлиняется.
Бассов пролив на широте 39 градусов. Заход с запада в этот пролив сносный, можно рискнуть. Сам пролив тянется на 200 миль, то есть при хорошей погоде двое суток пути, но каких суток! Без сна! Да еще выход из пролива — сутки. Выдержу ли? Там много рифов, островков, интенсивное судоходство — там нельзя допустить ошибку, ее просто не исправишь. Да и ветер между Австралией и Тасманией дует, как в трубе. Течение западное, а ветер восточный. Не считая прилива-отлива, а это тоже большие хлопоты. Сейчас только этим голова и занята, хотя до пролива еще ой как далеко — дней 20, а может, и больше. Но решать надо сейчас. Если решу идти вокруг Тасмании, то буду резко уваливаться вправо. Если Бассовым проливом, то буду выдерживать курс на 39–40 градусов. Кто подскажет? Кто посоветует?
97
Пролив разделяет Австралию и остров Тасмания и соединяет Индийский океан с Тихим. Ширина составляет 240 километров, а средняя глубина около 50 метров.
21:30. Я бы предпочел еще раз пройти мыс Горн, чем этот Индийский океан. Как он меня с «Карааной» выматывает. Ветер вновь сменил направление: дул с норд-веста, а зашел на зюйд-вест. Волны огромные идут с норд-веста, а новые волны — с зюйд-веста [98] , и стоит такая толчея, что не только может мачта упасть, но фальшкиль отвалиться.
Темно, ничего не видно. Ветер бьет порывами. Смотрю на барометр: если он остановится и перестанет падать, поставлю два штормовых стакселя, а трисель уберу, так как он перелетает с борта на борт. Ветер холодный, как из погреба. Дождь идет без остановки.
98
То есть с юго-запада.
Стоял у руля и планировал, что, как и где строить. Я давно решил поставить в бухте Врангеля часовенку морякам, погибшим у мыса Горн. Думаю, ее надо будет строить из бетона и морских валунов. А в Красноярске, на берегу речки Лана (я уже там место присмотрел), из дерева тоже часовенку — погибшим на пути к Северному полюсу. Сколько планов и желаний! Надо стараться вернуться домой!
5 мая 1991 года
40°10’ ю.ш., 114°15’ в.д.
01:00. Колотун адский — за штурвал голыми руками не взяться. Брызги жгут, только не жаром, а холодом. Ни одного мыса не проходили мы с «Карааной» без шторма. Мыс Юго-Западный Новой Зеландии — там нам досталось порядочно. Мыс Горн — само собой. Мыс Доброй Надежды тоже обошелся дорого — все порвали, да и вообще непонятно, как живы остались. И вот теперь мыс Лювин показывает когти.