Мои семейные обстоятельства
Шрифт:
Итак, мы расходимся. Трамвай уносит Левиса и Кариссу: они теряются среди пассажиров, а потом и вовсе пропадают. Вагончик ровно вписывается в поворот и скользит дальше по проложенной для него дороге. Водитель сигналит людям, перебегающим дорогу буквально перед самым трамваем. В меня еще в детстве вбили, насколько опасно так поступать, ведь транспорт не может сделать шаг в сторону или сменить колею. Совсем как… Мне немного смешно: чуть было не сравнила себя и братьев с этим вагончиком.
А ведь действительно нам, воспитанным определенным образом, сложно выйти за пределы отведенной обществом роли, попытаться свернуть с проложенного предками пути, попробовать шагнуть в сторону, выйти за пределы расписанного в древних договорах будущего. Да и что потом? Что если, сойдя со своих собственных рельсов, я просто упаду, не смогу дальше идти. Совсем как трамвай без электричества — застыну на перекрестке. Что будет, как только мои ноги оторвутся от привычной колеи? Неизвестность… Ощущение тошноты накатывает волнами. Я прижимаю ладонь ко рту и стараюсь глубоко вдыхать и выдыхать носом. Мир вокруг немного темнеет и кружится, но постепенно становится легче. Я успокаиваюсь.
Чем ближе к центру города, тем сложнее мне двигаться. Оказывается, в Фениксе немало людей — они спешат, переговариваются, размахивают руками и что-то жуют. Последнее и не удивительно, ведь как раз наступило время обеда. А так, каким бы ни был кризис, Феникс все же столица, и всегда найдутся те, кто не пожелает покидать город, боясь перемен, и те, кто приедут сюда из более бедных мест в поисках нового шанса.
Солнце скользит по белым камням мостовой и нагревает стены зданий. Я щурюсь, глядя вперед, на секунду притормаживаю, пытаясь вспомнить, куда же именно мне идти. Сзади в меня тут же кто-то врезается. Еще один прохожий со злостью бросает в мою сторону недовольную фразу о «деревенщинах, которые впервые в городе». Мне скорее смешно, чем обидно. Впрочем, я уже вспомнила, в какую сторону мне нужно повернуть. Память у меня хорошая, но в главном архиве я за всю свою жизнь бывала нечасто — всего раза три.
— Какая встреча! — у ворот нужного здания меня окликают. На дорогу передо мной ложится длинная узкая тень, и, еще не повернув голову, я уже догадываюсь, кто это.
— Алилль, день добрый, — я улыбаюсь.
— Вы-то мне и нужны, — возвращает мне улыбку Алилль и предлагает войти в здание вместе с ним.
Совпадение или нет, но случайный знакомый — это великолепный шанс попасть в архивы почти незамеченной. Мы неспешно двигаемся по коридорам архива. Размахивая руками, Аллиль рассказывает про сегодняшнее утро и какие-то древние книги, которые занесли не в тот раздел. Разговор совершенно невинный и, по всей видимости, не вызывает ни у кого интереса. Никто и встреченных нами работников архива даже не поворачивает голову в нашу сторону. Хотя, может, дело в том, что от некоторых взглядов Аллиль будто бы невзначай прикрывает меня своей спиной. Преграда из него не особо хорошая, но этого хватает, чтобы мы без приключений добрались до небольшого закутка с рабочим столом. Только тогда я понимаю, что и словом не обмолвилась, зачем пришла в архивы, и не знаю, почему до сих пор иду рядом с Алиллем. Его болтовня действительно усыпила мою бдительность.
— Вы удивительных талантов человек, Алилль, — я осматриваюсь. Со всех сторон меня окружают только полки с книгами, а рабочий стол завален свитками и писчими принадлежностями. Никаких звуков не слышно: ни разговоров, ни шагов других архивариусов.
— Почему вы так думаете, радетельная? — он отвечает мне удивленным взглядом: сама невинность, да и только. Я не спешу отвечать на его вопрос, обхожу вокруг рабочего стола и заглядываю в разбросанные бумаги. У Алилля ужасный почерк, но мне не нужно разбирать все, достаточно и части написанного.
— Здесь собрано немало компромата на моего дядю: не совсем легальные торговые соглашения, странные дополнительные торговые условий, контракты, стоимость которых завышена, поставки товара, которых на самом деле не было, передача недвижимости из рук в руки, льготы и подарки… Злоупотребление властью, так сказать…
Я ворошу руками бумаги, выхватываю то одну, то другую, проглядываю. Но и без полной проверки ясно, что Алилль собрал более чем достаточно, чтобы начать давить на дядю. А если территориальный совет окажется полностью на стороне Леонарда Флейма, то с доказательствами можно обратиться в Собрание Земель. Тогда-то пригодится и мое нежеланное замужество. Вот только Левису придется взять на себя обязательства по управлению землями Флеймов. Но так будет справедливее, чем та ситуация, что есть сейчас.
— Вы правы, — кивает Алилль.
— Я не верю в то, что вам стало меня жаль… Это было собрано явно не за одно утро.
— И опять вы правы. Я занимаюсь изысканиями уже немалое время. Правда, актуальным мое занятие стало лишь последние несколько дней. После смерти оберега.
— Зачем?
— Скажем так, во-первых, я испытываю большое уважение к вашему поколению радетельных. А во-вторых, именно протекция вашего брата Амира Флейма, да примут Предки его в свои объятья, позволила мне, выскочке из Санеды, занять весьма высокое положение среди архивариусов. До этого меня, несмотря на квалификацию, и помощником не принимали в архивах Феникса, мол, слишком молод, — делится своим прошлым Алилль.
— Амир заказал вам расследование? — я уточняю для того, чтобы поддержать разговор. Но все мои мысли занимает бесконечное количество возможностей, что именно и как сделать при помощи этих бумаг. В сложившейся ситуации кроется и опасность: мне стоит забрать доказательства прежде, чем дядя о них узнает.
— Да, в прошлом году, осенью.
— Кому еще о них известно? — меня очень волнует этот вопрос. Но Алилль неопределенно пожимает плечами:
— Я не распространялся по поводу своих исследований и тщательно маскировал те бумаги, которые брал. Так что никому. Кажется.
— Вы понимаете, что будет, если хотя бы кому-то известно… — делаю я предположение.
— Ваше появление в архивах нежелательно, — Алилль верно продолжает ход моих мыслей и бледнеет. Я действительно могла вызвать беспокойство тех, кто следил за излишне заинтересованным архивариусом. Тогда у нас остается не слишком много времени. Алилль тут бросается собирать бумаги и перебирать их. Когда на столе остается три оформленные стопки, я берусь за самую ближнюю ко мне и спрашиваю:
— Я могу ими воспользоваться? Защитить право нашей ветви Флеймов? Восстановить справедливость? Сделать то, что не успел Амир…
— Конечно, радетельная, — кивает Алилль. — Ужасы, которые я встречаю в летописях и жизнеописаниях, охладили мое сердце. Они сделали из меня прагматика. Но все же смотреть в сторону, когда мне под силу помочь, я не могу. Да и приучен отвечать добром на добро. Возьмите документы…
— Спасибо, — я прижимаю бумаги к груди. Меня охватывают волны беспокойства и страха: это давно не игра, но до этого у меня не было ни шанса, а теперь есть.
— И еще одно, радетельная Лайм. Я поднял договора между нами и Фьюринами за весь возможный срок. Если подождете, я принесу их.