Мои шальные дяди
Шрифт:
После этого он сменил тактику. Мы договорились, что я никогда больше не буду так шутить. А в случае новых людей, сразу же сообщу ему. А он со своей стороны обеспечит меня карманными деньгами. Из-за этого, в выходные, когда его мучало похмелье и он не мог встать с кровати, он отправлял меня погулять по селу и посмотреть, что твориться вокруг. Я прилежно таскалась на улицу, но там ничего интересного никогда не происходило. Что может случиться интересного в небольшом поселке? Самое интересное, как чья-то свинья опоросилась прямо на центральной улице. Кто-то потерял снова кредитную карту. Или новость о том, что в очередной раз какой-то урод рисует на женском сушащемся на веревке белье шариковой ручкой член и яйца. Такие новости.
Постепенно мне стало ясно, что он избегает людей не просто так и больше всего его интересуют не любые люди, а военные. Люди похожие на военнослужащих, с хорошей выправкой, твердым взглядом, или даже колючим и чужим. Его паранойя и его жуткий рванный голос, будто зараза инфицировали и меня. Через некоторое время, мне начали сниться ужасы и кошмары о людях, что могли бы приехать в наш поселок. Они приходили во снах в уродливых обличиях, покалеченные войной, в шрамах, на костылях, безногие и безрукие и неизменно с жуткими физиономиями, а порой и вовсе в облике чудовищ.
Со временем я перестала бояться отца. Он был рядом и не так страшен, как неизвестные бравые люди, что могли принести в наш сонный и спокойный мир тревоги и неприятности. Да, он много пил, так много, что бывали вечера, когда ноги не держали его, а он начинал разговаривать сам с собой. Он грозился на тюрском. Тюркестах соседнее государство, граничащее с нашим, не отличалось спокойной жизнью, но там не часто происходили военные конфликты. Иногда его иностранная речь мешалась с нашей и тогда в зале разносились страшные, трехэтажные маты, перемешанные с проклятиями и жесткими угрозами в адрес кого-то. Он ругался во всю глотку, не обращая ни на кого внимания, а я поражалось витиеватости его речи.
Как любому алкашу, ему требовалась иногда компания. И те люди, что останавливались у нас становились его заложниками. Он вламывался в их номера и приглашал к столу, заставляя брать граненные стаканы и пить с ним. Дрожа от страха эти люди, пили с ним, а затем они начинали дрожать от его рассказов о войне и ее ужасах. Он заставлял их кричать «За Победу»!, снова и снова, пока не оставался довольным и весь наш домик содрогался и трясся от хоровых воплей. Они старались перекричать друг друга, и отец от их криков становился совершенно необузданно воинственным. Он приходил в ярость, если кто-то смел не выполнять его команд и пытался проявить свою волю. Тогда он свирепел, начинал вопить и выгонял наших постояльцев в чем они были на улицу, выкидывая их вещи и дорожные сумки следом, невзирая на любую погоду. Он требовал от них беспрекословного подчинения, и если кто-то был не внимателен или падал от алкогольной дозы под стол, тогда он называл его «слабаком» и никого не выпускал из зала, пока несчастные люди не выпьют предназначенное павшему. Уйти спать все могли, только когда он сам решал, что ему пора в кровать. Тогда по домику разносился несказанный вздох облегчения, а также шелест проклятий в наш адрес и его рассказы.
Он рассказывал о переворотах, о казнях, о том, как легко убивать людей, и при определенном стечении обстоятельств это совершенно безнаказанно. Он также рассказывал о состояниях людей во время паники, когда люди, не помня себя перестают сознавать себя и превращаются в жутких животных ведомых лишь одним чувством страха. Он утверждал, что принадлежит к военной элите, что он один из лучших. Что мир полон отъявленных злодеев и головорезов и самые извращенные из них стоят у власти. Он повествовал о страшных преступлениях и называл имена известные на весь мир людей, что бывают в новостях и в газетных заголовках, именуя их убийцами и злодеями из злодеев.
Мама постоянно убивалась из-за всего происходящего. Так как те несчастные, что попадали в оборот отца и его требование компании, оставляли кошмарные отзывы и писали жалобы в правовые органы. Посетителей с каждой неделей становилось все меньше и меньше. Никто не хотел останавливаться у нас. Да, и кто захочет слушать всю ночь трёхэтажные маты, терпеть унижения и пить с таким ужасающим и тяжелым человеком, как мой отец. Впрочем, это касалось случайных людей.
Местные любители выпить и адреналина стали часто захаживать к нам. Их будто тянуло к нему. И в рассказах отца иногда случались любопытные истории о выживании, о спасении заложников с счастливым финалом. Его знал весь наш городок и только одно его присутствие вносило в нашу размеренную жизнь неожиданно приятное напряжение. Теперь у всех появилась излюбленная тема для беседы. Местные незамужние дамы восклицали «Ах, какой мужчина! Настоящий полковник». Пожалуй, одноимённая песня, выпустись она ремейком стала бы золотым хитом у наших старых дев. По их словам, такой человек, как мой отец мог стоять во главе государства и рулить всем. Порядка тогда было бы гораздо больше, на их романтичный и незамужний взгляд.
А мы с мамой на самом деле несли убытки, в буквальном смысле. Та пачка денег, что он дал, за несколько месяцев была целиком потрачена, и новых он не давал. У мамы не хватало духу твердо попросить новые. Стоило ей заикнуться о них, и о том, что нам нужна помощь, он замолкал и смотрел на нее с шипящей яростью, казалось он немо клокочет и ненавидит ее.
Она не могла выдержать взгляд отца больше трех минут и выбегала из комнаты. Плакала, отчаянно жаловалась мне, но не требовала у него. Я откровенно терялась от странности их отношений. При его присутствии у мамы начисто исчезало собственное мнение и всякое проявление воли. Она буквально на глазах превращалась в куклу из теста, которое могло расти сдобой, растекаясь по поверхности, требовалось ее поставить в печь. Я объясняла ее поведение тем, что она любит его. Ее крики за закрытыми дверьми спальни и сладостные вздохи, говорили, что отец умеет доставить ей неземное наслаждение. Вероятно, поэтому она прощала ему буквально все и боялась больше всего, что он покинет нас.
Он не хотел пускать маму в свою жизнь. Делил с ней постель, ел и пил, стирался, мылся в нашем доме, но не разрешал ничего покупать ему. Никаких мелочей типа нижнего белья, носков, или осенней куртки. Он никуда с ней не выходил на люди и не звал. Отец ходил в той же одежде, что привез с собой. Она выглядела старой поношенной, но вполне рабочей. У него не было сотового телефона. Он относился с большим презрением к телевиденью, называя его ящиком для кукловодов. К интернету относился еще хуже. Так что за месяцы, что он жил с нами, он не читал никаких книг или газет, не получал никаких писем и ни с кем не общался в трезвом виде. Я не видела более скрытного человека на свете. Но скоро я выяснила, что ни один мой отец имел секреты от всего мира.
В один из буйных вечеров, в оборот тостов «За Победу! За наших! За жизнь!» попал Иван Петрович. Отец заперся в зале с ним и еще одним постояльцем, и они вопили песни военных лет и кричали тосты, когда в дом ворвалась его жена Мария Тимофеевна в компании с сельским психологом Андреем Николаевичем Васильевым. В таких городках селениях, как наше всегда не хватает рук. Людей намного меньше, чем рабочих мест. Нужен народ, чтобы возглавлять сельский клуб, книжный кружок, требуется тренировать команды по футболу и хоккею. Многие службы нужны как воздух: человек на пульт пожарной охраны, скорой помощи, горячая линия по вопросам насилия в семье, для подростков и так далее. Андрей Николаевич слыл известным лицом в нашей местности и вел активную жизнь.
Мария Тимофеевна тарабанила в двери зала, но ей никто так и не открыл. Тогда, мама предложила подождать, по ее расчетам водка должна была вот-вот закончиться и тогда дверь распахнется. Когда это произошло, Мария Тимофеевна ворвалась в зал, но к сожалению, опоздала. Иван Петрович пал пьяным сном под столом и не подавал признаков сознания.
– У него сердце! Мы вас засудим. Это же сволочизм какой! – бормотала она, подымая мужа вместе с Андреем Николаевичем на ноги.
Андрей Николаевич высокий блондин с серыми глазами, выглядел очень спортивным и подтянутым. Он нравился всем без исключения своим внешним видом, и умением казаться привлекательно даже в джинсах и обыкновенной рубашке. На фоне моего пьяного заросшего и опустившегося отца, он смотрелся как новый рубль против затасканной пятирублевки времен СССР. Он редко бывал у нас, но зато я его часто видела в школе и в клубе. Он давал фору многим местным красавцам, и выглядит Бредом Питтом, так что как и всем девчонкам в классе, мне он тоже нравился, но смотрел на меня в силу возраста, как на ребенка.