Мои шальные дяди
Шрифт:
Мне ничего не оставалось делать, как подняться наверх. Дверь в свою комнату, закрывать я не стала. Сидела в ней, смотрела на школьные дистанционные задания, тетради, книги и думала о том, что там происходит внизу. Полчаса было тихо, как будто в доме вообще не было ни души, что совсем не похоже на попойки отца. Затем спустя еще полчаса по нарастающей стали слышаться звуки на чужом языке перемежающейся с руганью отца. И в конце концов он заорал, грохая по привычке кулаками о стол.
– Нет! Нет! И еще раз тысячу раз нет! Ты меня не слушаешь! Хватит!
Затем пауза и снова воющий рев отца:
– Нас всех там перестреляют, как визжащих свиней. И если дело дойдет до того, в расход пойдут всех! Я сказал. Мое слово!
А затем раздался грохот от падения мебели. За все месяцы проживания с нами, ни разу не доходило до крушения мебели и битья посуды. Мне было невероятно сложно представить, как они могли драться. У женщины и у отца разные весовые категории. Я мгновенно вскочила на ноги и спустилась на половину лестницы, выглядывая оттуда и силясь рассмотреть хоть что-нибудь. В тот же миг, из зала выскочила Малика без шапки и с ножом в руке. Ее черный волос развивался и блестел в свете ламп, словно эпоксидная смола дергающаяся туда и обратно. Затем я увидела отца, ковыляющего за ней. На его широком бицепсе по ткани гимнастерки расплывалось алое пятно. В одной руке он держал нож, другой прикрывал рану.
Малика обернулась и метнула в него свой нож. Отец ловко увернулся. Он двигался, как большая гора неумолимо и сурово. Так страшно, что сомневаться не приходилось, он убьет свою давнюю знакомую, даже глазом не моргнет. Женщина распахнула дверь и выскочила на улицу. Отец не пошел за ней, лишь запер дверь на замок, а затем, подняв голову, посмотрел на меня парализованную случившимся.
– Не бойся, – сказал он, хмуро. – Эта тварь больше сюда не вернется. Будет бежать до самой границы, сверкая пятками. А теперь принеси мне еще выпить.
Я спустилась вниз, и мои глаза притянулись к окну. И в самом деле, за окном вдалеке виднелась фигура женщины, которая резво двигалась в сторону леса. В подобную непогоду, снег конечно пока не лежал сугробами, но все-таки на дворе почти зима, она шла удивительно проворно и бодро.
– Бегом, – рявкнул отец, а сам пошатнулся, отчего кровь с его раны закапала на коврик. – Неси, я сказал!
Я спустилась в погреб, доставая оттуда бутылку, и задержалась там на несколько минут, чтобы перевести дух. Все-таки подобные вещи со мной случились впервые. А когда я возвращалась назад, то услышала, как в зале опять что-то падает, скрепит ножками стол в движении и глухой шлепок. В это время в дом вошла с мороза мама. Я обмерла и бледная, как смерть посмотрела на нее, решив, что та женщина вернулась. Мы вошли в зал и увидели, как на полу лежит отец. Мама заголосила.
– Он живой, – отозвалась я, надеясь, что она замолчит.
Отец и в самом деле дышал. Но он был ранен и явно не в себе. Вдвоем мы не с первой попытки смогли поднять его на ноги, дотащили до ближайшей комнаты с кроватью. Все равно к нам никто не приезжал. Уложили его. Он тяжело и шумно дышал, лицо его налилось багровыми тонами, глаза он то и дел закатывал под веки.
– Мама, он ранен. Нужно вызвать врача. Звони в скорую.
– Нет, нельзя, – она заламывала руки, мечась взглядом по отцу, пока я разрывала ему рукав, чтобы посмотреть, что с рукой.
– У него течет кровь. Нужно остановить её, – я сама не разбираюсь в подобных вещах, но мама когда-то в молодости работала медсестрой. – Мам, помоги!
Она очнулась, кинулась за аптечкой и за водкой. Когда вернулась, она уже взяла себя в руки, по крайней мере, не была так растеряна.
– Позвони, Андрею, – велела она, начала обрабатывать рану. – Если вызовем врача, заведут уголовное дело. А если узнают соседи, нам вообще тут не жить. Нас сгнобят, сживут заживо.
Я позвонила Андрею Николаевичу, и тот сказал, что приедет через десять минут. Он находился у кого-то рядом в гостях.
– Но как он сможет нам помочь? – спросила я.
– В молодости он работал военным хирургом. Он поможет.
– Он же молодой вроде.
– Буяна, он кажется тебе таким.
Когда приехал Андрей Николаевич, в доме даже дышать стало легче. Он вошел, посмотрел на отца и его рану, пока мама размахивала руками.
– Помоги ему, Христа-ради. Очень тебя прошу, я могу его обработать, но зашить, – просила она.
Если Андрей Николаевич и умел проявлять сочувствие к людям, как психолог, на отца оно не распространялось.
– Лариса, успокойся, – произнес он. – У него небольшой порез и только. Крови много, потому что алкоголь разжижает ее и мешает сворачиваться. Он такой же раненный, как если бы я наступил на ржавый гвоздь. Он просто перепил. Иди лучше делами займись, мне Буяна поможет. Верно детка?
Я кивнула, полагая, что лучше маме не рассказывать про заходившую к нам женщину. Мама тяжело выдохнула и согласилась. Вышла из комнаты.
– Сходи, принеси воды и чистые тряпки, нужно смыть лишнее, – велел Андрей Николаевич.
Когда я вернулась, он успел раздеть отца по пояс. И теперь тот лежал перед ним, едва дыша.
– Тут небольшой порез, – сообщил он, копаясь в нашей аптечке.
До этого я не видела отца ни разу обнаженным даже по пояс. Я уставилась на его татуировки. А их было много. И все до одной говорили о принадлежности вовсе не к военному миру, а намного хуже. Все эти надписи, голые сисястые бабы и русалки, черепа и перевернутые кресты, такие ужасные. Мне стало душно. Что он там говорил? Что он герой войны? Элита и сливки силовых структур? Рассматривала я их не одна, Андрей Николаевич тоже смотрел. И сдается мне понимал в том, что видел намного больше, чем я.
– Детка, – обратился он ко мне. – Ты же не боишься крови?
– Нет, – ответила я.
Мы промыли ему рану, и он зашил ее, затем вскрыл ампулу с просроченным димедролом и еще какую-то, я подумала, антибиотик, вколол в плечо отцу. Тот все это время лежал, закрыв глаза, но в момент укола открыл их, уставившись на нас полным бешенства взглядом:
– Где эта тварь? – заорал он, не своим голосом, наливаясь кровью. – Убью!
– Никакой твари здесь нет, не считая той, что лежит перед мною, – ответил Андрей Николаевич будничным голосом, удерживая отца за плечо лишь одной рукой. – Еще раз скажу для тех, кто не услышал меня в первый раз. Если ты так будешь пить, то следующего раза ты не переживешь. Ты понял? Скажи спасибо своей чудесной жене и дочери, за то, что они хлопочут за тебя. Хотя ты этого ни разу ничем не заслужил.