Мои шальные дяди

Я не помню день, когда отец ушел от нас. Мне было шесть, и кажется, я плакала. День его возвращения, спустя десять лет будет жить в моей памяти всегда.

Я увидела его, сидя на ступенях крылечка нашего дома. Отец шел тяжело ступая. За широкими плечами у него висел выцветший туристический рюкзак. В руках он тащил громадный чемодан на колесиках. Я помнила его высоким и сильным мужчиной, сейчас же это был грузный с посиневшим лицом пенсионер. Волосы у него обросли и черные кудри, просаленные от грязи, крупными кольцами заворачивались за шиворот потасканной военной формы. Грубые руки в каких-то струпьях

с мелкими давно зажившими порезами, ногти на толстых пальцах грязные и местами поломанные. Но самым ужасным был шрам во все горло на шее. Он тянулся от уха до уха по его синеющему кадыку белой полосой, указывающей, что ведом ему не только мир живых, но и мертвых. Помню, как отец остановился напротив меня, криво оскалился довольный оглядыванием длины юбки и вязанного платка с кисточками, которым я обернула плечи. Он хмыкнул и проскрипел хриплым, просевшим и сорванным голосом:

– Что Буяна? Не узнала отца?

Он достал из кармана сигареты, вытряхнул одну из пачки и закурил, разглядывая меня сощуренным глазами, сквозь дым, который тут же уносил летний ветер.

– Мааам! – позвала я, разглядывая его в ответ, и силясь понять, не шутит ли человек стоящий передо мною, и если да, то зачем и почему так странно.

Мама вышла на крыльцо спустя секунду. Она не улыбалась, но и не была настроена сердито. Нет, она смотрела на него, так же, как и я, во все глаза.

– Лариса, неси рюмку мужу. Встречай с дальней дороги! – его смех походил на кашель, а внешний вид говорил о том, что ему абсолютно все равно, что о нем могут подумать наши соседи или окружающие его люди.

Мама подала ему рюмку водки с соленым огурцом сверху в граненном стакане на алюминиевом подносе. Он поставил чемодан на попа, оперся на укрепленную ручку и взял угощение. Посмотрел на стакан и огурец, так словно он дегустатор. С видом человека, знающего толк в напитках он зажмурился и начал пить медленно по крошечному глоточку, причмокивая и наслаждаясь. При этом он смотрел на наш дом, служащий местной гостиницей для проезжающих туристов, на темнеющий лес вдалеке и на нас.

– Скучали вижу, – подытожил он, наконец, откусывая от огурца, которым занюхивал водку. – Хорошее ты выбрала место для воспитания ляльки. Тихое, неприметное.

Мама кивнула, будто выбирала специально и выбор был. На самом деле, мы жили в этом доме после его отъезда. В городе хозяева выгнали нас из квартиры, лишь он бросил нас.

– Пойдет, – выговорил он, и заметив на соседнем огороде любопытствующего Ивана Петровича, крикнул ему: – Эй, мужик! Как там тебя, по батьке? Подгребай-ка сюда и помоги мне поднять чемодан, по-соседски, так сказать. Поживу здесь, семья, все ж как никак.

Без какого-либо приглашения, он не спеша стал подниматься по ступенькам крыльца мимо меня, зашел внутрь дома. Я бросила вопросительный взгляд на маму, и последовала за ними. Отец прошелся по холлу, заглянул в комнаты первого этажа. Два номера с санузлами и кроватью, большой зал, он же столовая плюс кухня, и закуток служившей нам гардеробной, ресепшином и чемоданной. На втором мансардном этаже было еще две комнаты, моя и мамина, между которыми располагался наш личный душ и туалет.

– Показывай, – обратился он к маме. – Где твоя спальня?

Меня впечатлило то, что он не подумал даже на миг, что возможно у нас с мамой кто-нибудь есть. За десять лет можно десять раз выйти замуж и развестись. И судя по его поступкам человек он прямой, грубый и неприхотливый. За моей спиной зашебаршил сосед.

Иван Петрович тащил, надрываясь чемодан двумя руками.

– И как звать то вас? – прокряхтел он, справившись видимо с действительно трудной задачей, и рассматривая теперь поклажу с большим интересом.

– Как звать? – он бросил взгляд на маму, затем перевел на меня и на соседа. – Семен для тебя. Семен Потапович по батьке. И чтобы не было лишних расспросов, военный я. Воевал все эти годы в горячих точках. Родину от врагов защищал.

Иван Петрович немного помялся, кивнул маме и вышел. Мужик он дружелюбный, но отец ему явно не понравился.

– И как мне его называть, – спросила я тихонько маму, до меня дошло, что теперь он будет жить с нами. И возможно навсегда.

Вообще-то у меня уже было три отчима, но я так никого из них отцом и не назвала.

– Для тебя, я отец, – рассердился он, обернувшись бросил свирепый взгляд на чемодан, а затем перевел его на нас. – Что вы на меня смотрите. Думаете, я пустым приехал? Не думал о вас?

Он стащил с плеч рюкзак, и бросил тяжело его на пол, наклонился и открыл. На самом верху лежала пачка денег. Он протянул ее маме. Та взяла.

– Когда эти закончатся, выдам еще, – посмотрел на меня крайне суровым взглядом и гаркнул. – Не смей смотреть на меня, как на забулдыгу, девочка! Я генерал! И генералом помру!

Несмотря на то что одежда на нем выглядела старой и помятой, местами заношенной, сам он нравом топорный и речь, и голос у него рванные, на местных алкашей или бомжей он совсем не походил. Он напоминал мне простого солдата, которого жизнь изрядно потрепала и замотала. Теперь он на пенсии и откровенно и быстро спивается. Агрессия ощущалась в нем чрезвычайно, и я боюсь его. Такой человек, как мой отец мог распускать руки и работать кулаками, если чуть что не по его воли. Иван Петрович рассказывал, прежде, чем прийти к нам, он приехал в обед в наш город. Правильнее сказать поселок городского типа. Расспрашивал о нас с мамой, о нашем гостевом домике, и о том, сколько и как часто гостят туристы. Есть ли спрос на наш бизнес? Бизнес слишком громкое слово для двух, а иногда трех комнат. Гостиница тоже. Только услышав от людей хорошие отзывы, он пришел к нам.

Я не встречала более не общительного человека, чем он. Отец вернувшись домой вел странный образ жизни, но по расписанию. Днем он ходил по поселку, или где-то гулял, изучал окрестности, дороги и соседние деревни, а вечером он сидел в зале на первом этаже и пил водку, смешанную с пивом. Пил и молчал. Если с ним пытались заговорить постояльцы, или я или даже мама, он игнорировал нас. Взгляд его при этом дергался и казался отсутствующим, словно он сам был в каком-то ином месте или мире. Казалось он ненавидит всю вселенную. После нескольких попыток наши гости оставляли его в покое. Мы же давно уже привыкли и не трогали его.

Ко мне, как отец, он не проявлял никакого интереса и единственное, о чем спрашивал, никто из новых людей не появился ли в поселке, нет ли новых детей в школе? Вдруг кто переехал, и их дети пошли в школу. Ни оценки, ни мое поведение, ни тем более моя жизнь его не интересовала. Один раз к нам зашел Антон из моего класса. Мы делали общее домашнее задание. Я пошутила, что он новенький. Отец долго смотрел на парня насупившись, сверлил его взглядом, словно присматривался, принюхивался, а затем начал спрашивать его откуда он. Убедившись, что тот не врет и рассказывает, что живет здесь с рождения, испепелил меня злым взглядом.