Мои Великие старухи
Шрифт:
В нашей переписке с ним видна безмятежная творческая «игра», характеризующая наши отношения – над бытом, над личной жизнью, которая шла своим чередом. Хотя этот момент тоже его волновал, потому что в письмах были регулярные вопросы: «Где Вы?», «Кто с Вами?» В 1929 году я вышла замуж за А. М. Мессерера и прожила с ним одиннадцать счастливых лет, а рождение в 1933 году сына – Бориса Мессерера – было концом моей работы в кино.
«Я делала знамена для фронта»
Но жизнь Судакевич безмятежной назвать нельзя. Ее близкие в тридцать седьмом попали под молот репрессий.
– Многие годы я прожила под колпаком, – говорит Анеля
Когда я спросил собеседницу, где работала она в годы войны, то услышал поразительный ответ.
– Я делала знамена для фронта. Вручную. По красному полю шел герб Советского Союза, гербы пятнадцати республик, и я вырисовывала пастой, золотом все наши символы. Получались очень красивые знамена. Заказывали их в огромном количестве. Из моей мастерской знамена сразу же отправляли на фронт. Я получала за это зарплату. И еще делала костюмы для наших артистов, выезжавших на фронт с концертами: для Руслановой, Шульженко и многих других.
Под самый занавес актерской карьеры Анеля Судакевич успела красиво «покинуть сцену»: режиссер Элем Климов позвал ее сняться в образе хозяйки светского салона в фильме «Агония» о Григории Распутине. Судакевич сыграла небольшую роль так естественно, будто бы всю жизнь была на вершине богатства и власти. Впрочем, так оно и есть: в свои девяносто два года эта уникальная женщина-миф своим неувядаемым «даром красоты» (как сказала Белла Ахмадулина), щедростью души и сердца властвует над всеми, кто прикасается к ее прекрасной судьбе.
– Я смерти не боюсь… Я зову ее. Я устала жить. Старость хуже смерти, ибо невыносимо унижение и невыносимо подчиняться природе.
Октябрь 1998
Глава 31. Вещие сны Нонны Мордюковой
«Я буду долго-долго молодая».
По результатам опроса одного из институтов общественного мнения России Нонна Мордюкова вошла в список десяти самых великих актрис XX века. Вот эти имена: Мэрилин Монро, Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Элизабет Тейлор, Мадонна, Софи Лорен, Катрин Денев, Одри Хепберн, Мэри Пикфорд, Нонна Мордюкова.
Это интервью с актрисой Нонной Мордюковой нуждается в предисловии. Дело в том, что Нонна Викторовна не дает интервью. Или дает их крайне редко. Не хочет, не любит светской болтовни, нет времени… Журналисты с ней мучаются. Она не дает своего телефона и адреса, как может, уклоняется от встреч и предложений или, в лучшем случае, просит отложить разговор на потом. Вот почему откровения знаменитой актрисы в газетах и журналах встречаются весьма редко. А жаль. Жизнь и творчество Нонны Мордюковой – богаты, насыщенны и в чем-то драматичны. Чего стоит тот факт, что великая российская актриса целых… 18 лет не снималась в кино. Это трагедия для актера, художника, талант которого ржавеет на колосниках, за сценой, без режиссера и без юпитеров.
Мне повезло. В одном театре происходило торжество, на которое пришло довольно много именитых деятелей искусства, политики и бизнеса. Нонну Викторовну попросили выступить в официальной части, и сделала она это так блестяще, что сидевшие и на сцене, и в зале не могли сдержать аплодисментов, взрывов неподдельного смеха. Мордюкова настолько проявила свою естественность и самобытность, что все присутствовавшие приняли это без столь свойственной творческим людям ревности. Актриса вспоминала о своей молодости, учебе во ВГИКе, босоножках, которые первокурсницы носили чуть ли не по очереди, о недоедании и недосыпе… А потом перешла к нашему времени и так же убедительно и раскованно стала рассуждать о «новых русских», об их расторопности и нередко бескорыстном меценатстве. И хотя высокопарность, быть может, была не совсем кстати, Мордюкова ни разу не сфальшивила. «Как-то Константин Боровой мне предложил: „Хочешь, познакомлю тебя с хорошим банкиром?“ Я говорю: „Зачем? Денег у меня нет, о чем я буду с ним разговаривать?“ Было это несколько лет тому назад. И мы тогда мало что понимали в этих делах. Конечно, я и сегодня не понимаю, что такое банк, но знаю, что люди там, деловые эти круги, как белки в колесе крутятся, чего уж там говорить… У них свое мастерство, свои думы – думушки и, наверное, свои трудности. Но, несмотря ни на что, хочется верить и надеяться, что самые честные из них, может быть, наладят нашу жизнь…».
Кому-то в зале могло показаться, что Нонна Викторовна подыгрывает хозяевам торжественного приема, благотворителям, ведь эти, как она сказала, честные банкиры только что вручили ей и двум другим актерам чек на пожизненную пенсию. Как думала, так и говорила. Да, она была благодарна частным лицам, ибо государство не может сегодня даже артистам уровня Нонны Мордюковой или Михаила Ульянова предоставить необходимые жизненные условия.
После речей и церемонии был банкет в огромном фойе театра. Мне повезло еще раз – я оказался за столом по соседству с Нонной Викторовной. Казалось, ничто не мешало поговорить с ней о жизни и о театре. К моей радости, актриса согласилась ответить на два вопроса. «Хорошо, – подумал я, – лиха беда начало», – и пошел в наступление. Я не предвидел, что в таком мимолетном общении сполна проявится великая актриса нашего времени: мудрая, откровенная, искренняя, натуральная, понимающая…
– Актеры – народ полуночный: спектакль, съемки, ресторан ВТО или Дома кино… В котором часу вы приклоняете уставшую головушку, Нонна Викторовна?
– В полпервого я уже сплю. Просыпаюсь в половине десятого.
– Привычка?
– Да. Если что надо, в шесть утра я не встану ни за что. У меня голова, приросшая к подушке. А в полдесятого – нормально.
– Вы тревожно спите, сны видите?
– Да, и сны вижу, и просыпаюсь среди ночи. Иногда даже боюсь, чего это я проснулась? Но через 15–20 минут снова засыпаю.
– А свои сны помните? Сбывались ли? Расскажите о каком-нибудь вещем сне. Самом-самом…
– Самый? Ну вот такой… Мне восемь лет. И вот вижу, будто бы пришли к нам в село какие-то ряженые и говорят не на русском языке. И пришли они из-за холма. Такие нерусские, ничего не пойму, о чем говорят. И на всех зеленые накидки. Проснулась – и к маме: рассказываю, что привиделось. А она в ответ: ох, не войну ли ты, доченька, увидела? И точно, через несколько дней началась война. Как же это я нерусских увидела, они и вправду на немецком говорили. Все в какие-то бубны били и снова ушли за бугор. Отступили. Не вещий ли это сон? Как в руку – война.
– Помню, как после войны, годах в пятидесятых, я увидел вас в фильме «Молодая гвардия» в роли Ульяны Громовой. И хотя прошло уже, кажется, с того времени много лет, но смотрю на вас – и вы такая же молодая и красивая.
– Ну вот вам еще один будто бы сон. Но это взаправду было. Мама моя так любила смотреть, когда я собиралась на танцы и косу заплетала, платьишко примеряла. Лежит себе на кровати и советы дает: так положи коску, эдак. Бочком ко мне встань, личиком повернись. И вдруг говорит: «Ты будешь долго-долго молодая». А я думаю: «Я буду долго молодая? Почему? Что это мама придумывает». – «Да, Нонночка, ты похожа на тетю Дусю Крикунову, родню нашу, а дожила она до 83 лет – и ни одной на лице морщинки. И лоб точно мраморный». А мамина сестра тетя Эля будто добавляла: «Нонка така худенька есть, и худенька будет». Разговор этот – будто сон вещий. Посмотри, на моем лице нет ни жиринки, и никогда не было ничего лишнего. И лицо треугольничком. Это наследственное. В последнем номере журнала «Семь дней», хоть я его и недолюбливаю, мы четверо сняты, четыре сестры. И хотя мы все разного возраста, но выглядим – будто бы одного…