Мои воспоминания
Шрифт:
Годы брали свое, мне становилось трудно читать систематический курс лекций в Морской академии, и эти курсы я оставил, а лишь раза два в год читаю предварительно написанное сообщение по какому-нибудь научному или научно-практическому вопросу.
Но я деятельно участвую своими статьями в «Известиях Морской академии» и в «Морском сборнике», а также в изданиях Академии наук, вернувшись к компасному делу, с которого я начал свою работу для флота.
За работы: «Основания теории девиации компаса», «О теории гирокомпаса Аншютца, изложенной проф. Геккелером», «Возмущения показаний компаса, происходящие от качки корабля на волнении», я был удостоен Сталинской премии 1-й степени. [69]
69
Первая
Теперь (1942 г.) мне 79 лет, работать у письменного стола я еще могу, тому может служить свидетельством эта книга, написанная мною за время от 20 августа по 15 сентября 1941 г. здесь, в Казани.
Военно-морская академия имени К. Е. Ворошилова
Двадцать пять лет тому назад, 1 апреля 1919 г., Военно-морская академия возобновила свою деятельность, открыв новые отделы и получив новый устав и новые программы курсов.
Не надо думать, что Военно-морская академия два года после Февральской революции ничего не делала или саботировала начинания революционного правительства; напротив, можно сказать, что она не бастовала ни одного дня.
В первые же дни после революции начальником Военно-морской академии был назначен Н. Л. Кладо. Все профессора, кроме еще ранее назначенных на флот, остались на своих местах; слушателей не было — они все были или на судах флота, или на заводах.
Н. Л. Кладо, получив от Реввоенсовета общие директивы, собрал конференцию академии, пригласив на ее заседание и представителей служащих академии; изложив общие директивы, он указал, что необходимо разработать: а) новый устав академии; б) новые программы курсов, согласованные с их целевыми установками; в) озаботиться о политическом воспитании слушателей, которого совершенно не было в Военно-морской академии при старом ее уставе.
Руководство по выработке устава и программ вновь учрежденного военно-морского факультета он принял на себя. Общее руководство по составлению программ курсов технических отделов он возложил на меня и на профессоров этих отделов. Не следует думать, что это была простая работа. Надо было выработать целевые установки каждого отдела и каждого предмета, согласовать с ними программы курсов, выяснить, для чего нужен тот или иной отдел математики, теоретической механики и физики, что надо из химии, которой раньше не было.
Всякий профессор склонен для своего предмета требовать столько часов, что для всех предметов и 24 часов в сутки не хватает. Легко согласовать предметы, когда есть печатное или литографированное руководства; но по многим специальным предметам таких руководств не было, поэтому сперва надо было составить настолько подробные программы, чтобы они являлись как бы конспектами курсов, и тогда становится ясным, почему это длилось два с лишним года.
На политическое воспитание могли быть уделяемы как утренние, так и вечерние часы, последние — для докладов; но здесь нельзя увлекаться — слушателю надо оставить время для отдыха, для самостоятельных занятий вечером, иначе он не усвоит курсов и не сможет сделать задач, упражнений, детальных проектов и дипломного проекта.
Когда
По вновь устраиваемому военно-морскому отделу предстояло еще много детальной работы; ею руководил проф. Б. Б. Жерве, поэтому с согласия командующего флотом я в 1920 г. передал ему должность начальника академии, чтобы он мог руководить военно-морским отделом с полнотой власти. Само собою разумеется, что за 25 лет ни техника морского дела, ни военно-морские науки не стояли на месте, но вложенные при составлении устава и программ принципы оказались правильными, и Военно-морская академия заслужила доверие флота.
Ныне в нее идут лучшие офицеры флота, она издает руководства и труды своих питомцев, многие из которых стали Героями Советского Союза, лауреатами Сталинских премий, докторами астрономии, геодезии и технических наук, и можно смело выразить пожелание долгой и плодотворной деятельности Военно-морской академии на пользу флота и нашей Родины и на блестящие его победы над врагом.
О кафедрах прикладных наук [70]
70
Очерк представляет собою доклад, прочитанный в заседании Отделения физико-математических наук Академии наук 20 октября 1920 г.; напечатан в протоколе XIII заседания Отделения (с. 147–150); перепечатан в «Вестнике Академии наук» (1932, № 6, с. 7–12) с таким примечанием: «Доклад остался неизвестным вне стен Академии, и, так как он является актуальным в наши дни, Редакция печатает его с разрешения автора».
В числе прочих сотоварищей [71] мне было предложено изложить письменно соображения, в силу которых я считаю полезным включение в состав Отделения физико-математических наук кафедр по так называемым прикладным или техническим наукам.
Исполняя это поручение по отношению к группе наук физико-механических, я невольно перечитал перевод известной речи Вил. Дж. Макгорна Ранкина: «De concordia inter scientiarum Machinalium Completationem et Usum, [72] помещенной как введение в его руководстве «Прикладной механики».
71
По Академии наук.
72
«О согласовании теории с практикой в науках о машинах» (англ.).
Эта речь была произнесена Ранкиным 3 января 1856 г. при занятии кафедры гражданского инженерного искусства и прикладной механики, незадолго перед тем учрежденной при Глазгоуском университете. Соображения, высказанные знаменитым ученым и инженером, одним из основателей термодинамики, не утратили своей силы и по наше время; поэтому я позволяю себе привести краткие выдержки из этой речи, ибо, по сути дела, академическая и университетская кафедры весьма близки, и учреждение кафедры инженерной науки при древнем университете представлялось столь же необычным, как и при одной из старейших академий.
«Противопоставление теории и практики, — говорит Ранкин, — ведет свое начало еще от древних греков, являющихся родоначальниками нашей культуры и нашими учителями в областях геометрии, философии, поэзии и искусств вообще; но по отношению к физике и механике познания древних греков были проникнуты целым рядом заблуждений, получивших особенно пагубное развитие во времена средневековой схоластики. Остаточное ее влияние может быть прослежено и по наше время и сказывается в существовании ошибочного представления о двойственной системе законов природы. Одна система — теоретическая, математическая, рациональная, открываемая умозрением; она приложима к телам небесным, не уничтожимым, эфирным, и составляет область благородных и свободных искусств — Artes liberales.