Мокрая и ласковая
Шрифт:
Он вспомнил, что поссорился с Ларисой. Она достала его своими дурацкими планами обустройства дома. Ей не терпелось превратить особняк в стерильный и безликий склад техники, набитый микроволновыми печами, электрокофеварками, модными унитазами и стационарными биде в отхожих местах, домашними кинотеатрами и многофункциональными кухонными комбайнами. В электронно-пластмассовый рай, от которого Бориса тошнило. По поводу ванны «с пузырьками» он посоветовал жене есть перед купанием побольше горохового супа. Это было последней каплей. Стерва разразилась продолжительным и очень громким монологом. Обычные упреки в черствости, бездушии, в том, что
Самое смешное, что он был с нею совершенно согласен. Жене действительно было трудно одной, а без любви весь мир казался пустыней. Они оба, измученные жаждой попутчики, терзали друг друга с безжалостностью, которая превратилась в многолетнюю привычку…
Он услышал шаги в коридоре и подумал, что это жена вышла за сигаретами или решила заглянуть в кабинет. Потом до него дошло, что шаги были двойными. Легкие и неуверенные, НО НЕ ДЕТСКИЕ, сопровождали более тяжелую поступь.
Стеклову стало не по себе. Он вдруг подумал о том, что до смешного беззащитен в этом огромном доме. Он до сих пор не удосужился установить охранную систему и приобрести оружие. С его деньгами это не было большой проблемой. Проблема состояла в наплевательском отношении к собственности и самой жизни. В подобные моменты, когда человек оказывается под колпаком страха, это вызывает у него досаду и заставляет чуть ли не молиться.
Борис еще не молился, но досаду уже испытывал. Он лихорадочно прикидывал, что в данной ситуации лучше – обнаружить себя или притвориться трупом. Дверь в кабинет была последней по коридору, и у неизвестных посетителей не могло быть иной цели. Они медленно приближались, а страх растворял в Стеклове кости скелета, пока его тело не превратилось в большой кусок подрагивающей ваты.
Все стихло. Кто-то стоял за дверью. То, что ночным гостям может быть присуща нерешительность, даже не приходило Борису в голову. Пауза лишь подчеркивала безликую угрозу, повисшую в темноте. Потом дверь со скрипом приоткрылась. Стеклов ожидал увидеть хотя бы отсвет фонаря, но в щели не было ничего, кроме клубящейся черноты. Раздался шорох – это порыв ветра потер о стекла сосновыми иголками.
Дверь медленно закрылась. Сквозь гул в голове Стеклов услышал удаляющиеся шаги. Снова двойные. Как будто слепой послушно топал за своим проводником… Борис сполз с дивана и балансируя на скрипучих досках пола, добрался до камина. Нащупал еще теплую решетку и нашел лежавший поблизости металлический прут. Достаточно увесистый и достаточно длинный, чтобы сойти за дубинку.
Он не имел понятия о текущем моменте времени. Может быть, приближалась полночь, а может быть, уже наступило утро. Он зажег настольную лампу, и за пределами светового конуса, окрашенного в зеленый цвет, стало еще темнее. Он быстро пересек полосу темноты и открыл дверь.
По коридору удалялись двое. Судя по прическам и фигурам – парень и девушка. За спиной у девушки висел пустой кожаный рюкзак. На голых ногах угадывались какие-то пятна. Борис перекрыл собою и без того слабый поток света, поэтому не сразу заметил кое-что необычное. Особенно, когда эти двое обернулись на звук.
Первое, что он увидел, это наглый язык – знаменитый лейбл «Роллинг Стоунз» – на груди у парня. На языке блестели капли влаги. Футболка, как и джинсы, была совершенно мокрая и с нее капало на пол. Полоска влажных следов пролегла по коридору и исчезала на лестнице.
Парень
У парня был только один глаз. На месте второго торчал расщепленный деревянный колышек, изрядно подгнивший, однако все еще достаточно прочный, чтобы пробить глазное яблоко и остаться в глазнице. В довершение всего на нем сидела улитка или слизняк – сквозь нахлынувшую дурноту Стеклов не различал деталей.
Девушке не повезло еще больше. У нее вообще не было глаз, а вместо век свисала какая-то рваная бахрома. Белесые кусочки плоти, блестевшие в неровных черных провалах глазниц, выглядели в точности так, как выглядит объеденное рыбами мясо… В ее волосах запутались гниющие листья, а пятна на ногах оказались колониями каких-то существ, похожими на зеленоватый мох. Парень держал ее за руку, и его почерневшие пальцы охватывали запястье зловещим браслетом.
Кошмарная парочка медленно приближалась, а Стеклов, как ни странно, осознавал, насколько глупым окажется все, что бы он сейчас ни сделал или ни сказал. Кроме одного. Он шагнул навстречу парню и нанес ему удар прутом сбоку, который пришелся в голову.
Раздался негромкий шлепок, как будто прут вошел в мягкую землю. Парень пошатнулся и едва не упал. Девушка удержала его, замерев в неподвижности и не испугавшись. Она просто стояла, не издавая ни звука, – существо, уже лишенное эмоций…
У парня на левой стороне лица появилось фиолетовое пятно. Продолговатый пузырь сразу же лопнул, и в трещине стало видно то, что обычно спрятано под кожей, но не кровь. Крови не было ни капли.
Борис понял, что быстрого нападения не последует. Он ждал, не зная, что будет делать, если прикончит этих двоих прямо здесь. Убивать и прятать трупы не понравилось бы ему так же, как не понравилось бы и то, что парочка просто уйдет и исчезнет, чтобы появиться снова в любую из будущих ночей. Отпустить кошмар – это еще хуже, чем проглотить его без остатка. Ждать страшнее, чем вспоминать…
В этот момент девушка издала какой-то булькающий звук. Она открывала рот, и на ее губах лопались пузыри. Тонкие струйки слюны или воды потекли из уголков рта. Потом сквозь бульканье все же прорезался грязно шипевший голос.
– Пусти нас погреться, – попросила полураздетая мокрая девушка из декабрьского кошмара, и Стеклов почувствовал, что у него слабеют ноги. Голос – это было нечто более убедительное, чем видение; до сих пор где-то на границе сознания еще блуждала трусливая мыслишка о том, что все это бред, но когда начал вибрировать воздух, голос врезался в уши и ржавой проволокой пополз вдоль извилин, мыслишка растворилась, поглощенная потом, выступившим между корнями волос.
Чтобы не дать себе окончательно превратиться в мешок с дерьмом, он ударил еще раз. Попал в девушку и почти вклеил ее в стену. У него были сомнения в том, что это женщина, на которую вроде бы нельзя поднять руку. Кто сказал такую глупость?!.. Во всяком случае, гости уходили. Пусть не так быстро, как ему хотелось бы, но по крайней мере, не сопротивляясь. Не встретив гостеприимства, на которое рассчитывали. Должно быть, там, в невозможном пространстве своего кошмара, они привыкли ко всему – к побоям, изгнанию, бездомности…