Мокрый мир
Шрифт:
– Ах, друг мой, это ты. – Нэй улыбнулся компаньону.
В закутке под библиотекой, кроме него, находился Гарри Придонный, колдун, специализирующийся на корабельных лаках и календарях. И, конечно, верный помощник Гарри, дух в образе енота, такого же дородного, как хозяин. Духи обменялись приветствиями на своем языке, и Вийон вскарабкался по штанине Нэя.
Колдуны изучали пролом в каменном полу. Трещину, за которой клубилась тьма.
Лишившись возможности свободно путешествовать по Мокрому миру, Нэй, придворный колдун Полиса, сосредоточился на картах подземелий. Нарисованные
Пролом обнаружился под щебнем и слоем грязи, затвердевшей до прочности цемента. Нэй орудовал киркой, круша преграду. Известняковые блоки покрывал розоватый раствор из сульфата кальция и двуокиси железа.
– Может, это спальня достопочтенного Улафа Уса?
Улаф Ус, старейший из Совета тринадцати, с еще тремя дышащими на ладан колдунами самоустранился от дел, порвал с мирским и дрых где-то в туннелях.
Гарри не оценил шутку.
– Мрак, – шепнул он. Руки Гарри Придонный поджал к брюху, копируя позу енота.
– Хоть глаз коли. – Нэй поднес лампу к трещине.
– Я говорю про иной мрак. Который нельзя выпускать. Колыбель неупокоенных душ, бутыль со злом. Зря мы сняли печати, Георг, ох зря.
Нэй ухмыльнулся. Гарри было привычнее прозябать в библиотеках, читая о темных материях, чем сталкиваться с ними воочию. Бездна за пробоиной шелестела беззвучными голосами, скрипела зубами усопших, скребла когтями по кладке.
– Что тебе, Вийон? – рассеянно спросил Нэй.
Ласка прильнула к уху.
Колдун нахмурился, внимая.
Лита? Эта вздорная плебейка из Кольца? О Творец Рек…
Нэй отряхнул сюртук.
– Пожалуй, Гарри, я займусь склепом позже.
– Мы оставим его… откупоренным?
– Не волнуйся. Напишем предупреждение, чтобы никто не провалился вниз.
– Я волнуюсь, чтобы никто не пришел снизу…
Нэй похлопал удрученного Гарри по плечу.
Часы на ратуше пробили дважды. Нэй рисковал пропустить обед. На кухне завелась весьма миловидная повариха, и готовила она отменных жаворонков. А на Нэя смотрела так… так, как все поварихи смотрели на Нэя. С восторгом и вожделением. О подвигах колдуна слышал всякий в Сухом Городе.
– Серпис! – Нэй распахнул настежь дверь кабинета. Усатый кнутмастер нахохлился над столом. Щупом и микроскопической отверткой он чинил механическую канарейку.
– Добрый день, Георг. Чем обязан?
– Горожане судачат, утром вы задержали девицу без документов.
– Заметьте, лично! – Серпис выпятил украшенную медалью грудь.
– Где же она? – Нэй покрутился, словно ждал узреть арестованную прямо тут, в кабинете, тесном от механических птиц.
– Знамо где. В кутузке. Вечером ее депортируют за стену и заживо сожгут на глазах семьи. Жаль, ее матушка не насладится казнью, померла.
– Чем вам не угодили виселицы? – Нэй вскинул бровь.
– Увольте, мы не садисты. Знаете, по чему я действительно скучаю? – Кнутмастер вздохнул. – По славным денькам, когда мы ломали им кости. Десять костей
…Как всякий колдун, Нэй умел творить три заклинания одновременно. Первым он навел глухоту на громадного надзирателя. Вторым отвадил крыс, что нагло роились у ног. Третьим обратил вонь казематов в цветочный аромат.
– Вы поглядите, кто у нас такой важный! – Лита встала с ледяного пола и прогулялась к прутьям решетки. – Нэй, убийца клопов. Чем занимался все эти месяцы? Швырял невинных девушек в пасть кракенам?
– Мне тоже неприятно тебя встретить, – сказал Нэй.
Лита похорошела. Даже в запятнанном рубище она была милее многих известных ему дам. Но симпатичная внешность скрывала характер речной ведьмы.
– Тебе повезло, что Вийон учуял твою вонь.
– Дух-хомяк? Как он? Ходит в лоток или гадит всюду?
Нэй поморщился.
– Не испытывай судьбу, Лита, дочь Альпина. Говори, зачем шныряла по Оазису.
– Только не загордись. Я искала тебя.
– Меня?
– Говорят, ты лечишь любую сыпь. А у меня на срамном месте выскочил, как назло, прыщик. Посмотришь?
Лита потянула вверх подол. Показались стройные ножки, белые икры.
– Хватит валять дурака! – Нэй не знал заклятий, чтобы перестать краснеть, иначе использовал бы его. – Что у тебя ко мне за дело?
– Ладно. – Лита перестала ерничать. Обернулась, точно проверяла, не подслушивает ли кто. – С тех пор как ты подселил в меня душу старика-маразматика, я вижу разное. – Она потрогала шрамик на виске, след пули, выпущенной в нее Нэем; понизила голос до шепота: – Плохие сны про мертвых людей… и наяву…
– Разреши. – Нэй сунул руку меж прутьев. Лита отпрянула. Нэй поманил жестом. – Не трусь.
– Облапишь – пришибу.
– Больно надо.
Нэй коснулся пальцем девичьей щеки. Запах роз пропал. Заклинание похищенного ока сработало моментально: левый глаз Литы увлажнился, слезинка капнула на руку Нэя.
Пока удивленная Лита терла веко, Нэй поднес палец ко рту и слизал соленую влагу.
Замшелые стены тюрьмы растворились.
Нэй стал Литой. Вернее, переместился в ее голову и смотрел оттуда, как из крепостных бойниц. Взгляд вниз – пышная, покачивающаяся при ходьбе грудь. Взгляд по сторонам – зловонные улочки Кольца. Задворки рыбного рынка. Ящики, поддоны в чешуе, кишки. Коты, ссорящиеся за объедки. Лита присвистывает. Коты встают на задние лапы и комично покачиваются.
С реки дует промозглый ветер. На кольях сушатся сети. Лита идет по мосткам, проложенным над грязью, сворачивает в сумрачный переулок. Его образуют не здания, а клетки с кудахчущими курами. Куры справа и слева, подпрыгивающая грудь внизу. Впереди…
Нэй вздрогнул.
В десяти футах от него… нет, в десяти футах от Литы!.. стоял мертвец.
Загораживал путь. Худой, в драном кителе, с седыми волосами, липнущими к дырявому скальпу. Речные гады съели ему лицо. Вычистили глазницы. Толстый рыболовный крючок пронзал нижнюю губу, отчего та отвисала к подбородку, оголяя черные десны и обломки зубов. Картинка задергалась. Это Лита в ужасе отскочила от мертвеца. Нэй не осуждал ее.