Молчаливое море
Шрифт:
В магазине Костров накупил целую охапку заводных игрушек.
— Это кому? — растерянно спросил Олег.
— Тебе, тебе, — сказал ему Костров.
— А можно, я их лучше в детский сад отнесу? — осторожно спросил мальчик. — Мама говорит, что одному играть в игрушки нехорошо, надо, чтобы ими все дети играли.
— Ну, разумеется, ты можешь отнести их туда.
На пути им попадается киоск с канцелярскими товарами, после которого Олег становится обладателем коробки цветных карандашей и альбома для рисования.
—
— Ну конечно! Рисуй все, что захочешь.
Возле ворот детского сада они расстаются закадычными друзьями.
— А вы придете к нам домой в воскресенье? — интересуется Олег.
— Ну, если буду свободен, — смущается на этот раз Костров.
Среди ночи кто-то затарабанил в пожарную рельсу. Проскакал вдоль села верховой, стуча кнутовищем в слепые окна. И сразу ожила деревенская улица, тревожно засуетился, загалдел разбуженный народ.
Я соскочил с кровати, засветил керосиновую лампу. Электроэнергию в Кострах давали только до полуночи, после машинист останавливал локомобиль и заваливался на боковую. Спросонья я не мог взять в толк причину суматохи. Пожар? Но откуда ему взяться, коли на улице снова кропит дождь?
Мамы в горнице уже не было. Исчез с крюка возле двери ее брезентовый дождевик. Торопливо одеваясь, я бросился вон из избы. В сенях лоб ко лбу столкнулся с мамой.
— Что там стряслось? — спросил я.
— Беда, сынок, — ответила она, отряхивая плащ,— Плотину размывает. Мельник Кудиныч чегой-то натворил. Мужики всем миром к мельнице валят, пролом латать. А ты чего всполошился? Спи давай, до рассвета еще далеко.
— Дай-ка мне, мама, плащишко!
— Чего еще вздумал? Или без тебя управиться некому? — сопротивлялась мама.
Но я уже выдернул из ее рук дождевик.
— Куда ты, шальной? — вдогонку крикнула мама. — В речку хучь не лезь, испростынешь!
Село Костры стоит на косогоре, паводки ему не страшны, зато в понизовках мечут в стоги колхозное сено. Унесет его половодьем — туго придется скотине.
Я прибежал к запруде почти последним. На обоих берегах Быстрянки толпился народ, На плотине уже зажглись электрические фонари — механик запустил локомобиль. В затоне возле мельничных шлюзов крутились плоскодонные лодки.
Я выбрался на гребень плотины, встал рядом с председателем Иваном Гордеевичем, который, перегнувшись вниз, кричал кому-то:
— Ну чего там, Се-е-мен?!
— Неясно пока! — отвечали с лодок. — Похоже, дыра в самом дышле плотины. Вода бурчит — страсть!
— А, Владимирыч! И ты тут, — увидел меня председатель. — Вишь, земляк, одна беда за другой следышком ходит. Не приведи леший, доберется вода к уметам, а в них половина укоса.
— Семе-ен! Семе-е-ен! — вновь приложил ладони ко рту Гордеич. — Нащупали
— Не вышло пока! — кричали в ответ. — Шест затянуло!
— Тьфу, растяпы полорукие! — ругнулся председатель. — Придется самому глянуть. Эге-гей, внизу! Пошлите лодку к берегу!
— Можно и я с вами, Иван Гордеич?
— Куда? — зыркнул он очами. — В лодку чо ль? Пошли, коли вывернуться не боишься.
Председатель грузно зашлепал по лужам, обдав меня каскадом брызг.
Утлый дощаник погрузился по самую кромку бортов. В лодке, выставившись наружу, как удочки, лежали две длинные жердины, а на веслах сидел избач Ефим Сергеев. Он даже не кивнул на мое «здравствуй», молча гребнул веслом и направил лодку наискось течению.
— Углядели чего-нибудь? — спросил его председатель. — Сваю вывернуло али насыпь промыло?
— Сваи вроде целые, — нехотя разжал губы Ефим.— Промоина где-то промеж ними, а где — не разобрать. Коловерть такая, что шеста вдвоем не удержать.
Вблизи плотины дощаник подхватило и понесло. Ефим изо всех сил тормозил веслами, однако лодка с хряпом ударилась о сваю. Обе жерди свалились в реку.
— Вижу, из этого рая не выйдет ничего! — в сердцах загнул Гордеич. — Водолаза бы сюда, да не водятся в наших краях водолазы!
— Веревка найдется? — пошарил я ногами по дну лодки. — Привязаться на всякий случай. Попробую нырнуть.
— Погодь, Владимирыч. Сядь, — остановил меня председатель.— Не дело ты затеваешь. Затянет в пролом, и поминай как звали... Да и водица не та, что в петровки.
— Я здорово ныряю, Иван Гордеич, честное слово! У меня первый разряд по плаванию, — соврал я для пущей убедительности.
— Ты гость, тебе нельзя рисковать. Случись что, какой ответ твоему начальству дадим? По безголовью своему, мол, загубили пария?
— Можно, я прыгну? — вдруг сказал молчавший дотоле Ефим. — Плаваю я тоже подходяще, а плакать по мне некому.
— Эгей, Семен! — окликнул Гордеич гребца соседней лодки. — Мотнись-ка к берегу, — скомандовал он. — Скажи, чтобы быстро приволокли два тулупа. Постой! Еще Матрене-лавочнице передай, пусть доставит быстрехонько две бутылки водки. Понял? Тогда греби побыстрее, Семен!
Отправив дощаник, председатель скомандовал уже нам:
— Оба раздевайтесь. Пока один ныряет, второй будет на выручке сидеть.
Холодный дождик крапивой стеганул по голым плечам.
— На кой ляд ты исподницу, или, как она там у вас зовется, тельняху-то, снял? — глянул на меня Гордеич. — Напяль ее обратно. Помешать она тебе не помешает, зато душу согреет. Так и ныряй в трусах и тельняхе.
С подоспевшей лодки кинули полушубки.
— Прикройся, Владимирыч, — протянул мне один из них председатель, — очередь твоя вторая. Готов, Ефим? — спросил он избача. — Случай чего, дергай сильней веревку, знак будет, что надо тащить тебя наверх.