Молчаливое море
Шрифт:
— Быстрее трап! — торопит Костров суетящихся внизу людей, а взгляд его прикован к желтым пятнам автомобильных фар, которые щурятся на дороге от штаба.
Адмиральская «Волга» круто разворачивается возле причала.
— Почему опоздали со временем нанесения удара? — без предисловия спрашивает Мирский.
— Устраняли поломку в схеме стрельбы, товарищ адмирал, — запинаясь, докладывает Костров.
— Что за поломка?
— Сгорел трансформаторный блок.
Адмирал нахмурился.
— Причина?
— Ошибка оператора,
— Кто виновник аварии?
— Я, товарищ адмирал.
— Вы — само собой. А кто спалил блок?
— Виноват лично я, — твердо повторяет Костров. — Моим приказанием за пульт был посажен ученик.
— Вы что, первый день на флоте, товарищ капитан третьего ранга? — не сулящим ничего доброго голосом спрашивает Мирский.
— Не первый, товарищ адмирал...
— Хорошо, командир, — после многозначительной паузы говорит адмирал. — Прибудете ко мне в девять с подробным докладом.
— Есть, товарищ адмирал!
Машину провожает дежурный по соединению Камеев. Когда шум мотора затихает вдали, он подходит к Кострову.
— Что у тебя стряслось, Владимирыч? — сочувственно спрашивает он.
Костров рассказывает ему о случившемся в море.
— Погоди! — нетерпеливо перебивает его Камеев. — Тебе полагалось прорывать охранение, а не стрелять!
— Я задействовал весь комплекс по-боевому.
— Перестарался, значит? Вот и расшиб лоб!
— Не привык я людей расхолаживать.
— Самым лучшим захотел быть! Но для этого одного гонора мало, нужно еще и пуд соли съесть...
— А как вы считаете, Вячеслав Георгиевич, что лучше: пятерка в простых условиях или тройка в сложных? — вопросом останавливает его Костров.
— Самое умное — это не лезть на рожон, — отвечает ему Камеев. — Этого вы, молодые, никак понять не можете. Вам кажется, что вокруг вас весь земной шар вертится, вот вы и бросаетесь, как бодливые бычки, на все, что вам по дороге попадется. До тех пор пока вам рога не обломают!
— А что же, по-вашему, жить надо по устоявшимся канонам? А если каноны эти уже шаблоном стали, тормозом на пути развития военной науки?
— Ну давай, давай, ниспровергай авторитеты! — насмешливо улыбается Камеев. — А мы будем жить потихонечку, как Фома Корн.
— Какой Фома? — переспрашивает Костров.
— Да был такой англичанин, который прожил двести лет и пережил двенадцать королей. А я уже с четвертым командиром служу...
Светает. Над свинцово-серой водой тянутся клочья сизого тумана. В его разводьях темнеет неподвижная туша буксира. А из горла бухты доносится громкое сопение и частые всплески воды. Дельфины загнали сюда косяк ставриды и кормятся, зажав ошалевшую рыбу в узком колене между скал.
«Вот и меня сожрут теперь с потрохами», — невесело усмехается Костров. Скользя на галечных осыпях, он пробирается к воде. Садится на шероховатый
В назначенный час он отворяет двойные, обитые коричневым дерматином двери адмиральского кабинета.
— Входите, — не поворачивая головы, откликается Мирский.
— Капитан третьего ранга Костров прибыл по вашему...
— Подождите минутку.
Командир соединения не спешит. Читает какие-то бумаги, ставя на каждой короткую резолюцию. Подпись у него отработанная, с властным хвостатым росчерком.
Костров стоит, держа руки по швам, смотрит на землистое, иссеченное морщинами лицо адмирала, на синюю пульсирующую жилку возле его виска.
— Я вас слушаю, командир, — наконец поднимает голову от папки с бумагами Мирский.
— Вы мне приказали доложить, почему за ответственным пультом оказался необученный матрос... — начинает говорить Костров, но адмирал обрывает его на половине фразы.
— Погодите. Давайте все по порядку. Сначала доложите тактический замысел и ваши действия. Надеюсь, вы захватили кальку маневрирования и вахтенный журнал?
— Так точно, товарищ адмирал.
— Дайте мне. Так... Любопытно! — восклицает Мирский, слушая Кострова и придерживая короткими, корявыми пальцами кальку. — Вот почему вы так неожиданно всплыли...
— Собственно говоря, товарищ адмирал, этот вариант предложил мой старший помощник, капитан третьего ранга Левченко.
— Ну что ж, командир, — подытоживает доклад комдив. — Задача вами выполнена грамотно и, если бы не этот досадный промах со схемой, вполне заслуживала отличной оценки. Так почему же вы посадили за пульт ученика? — прищуривается он.
Костров, перескакивая с одного на другое, сбивчиво рассказывает о Лапине.
— Понимаете, товарищ адмирал, мне думалось, что ответственность заставит его подтянуться.
— Все это верно, командир, — говорит Мирский. — Только очень уж неудачный момент выбрали вы для воспитательного эксперимента. И вообще, мне известно о других ваших, мягко говоря, странностях. Говорят, вы очень много самостоятельности даете вахтенным офицерам. Как бы и с кем-нибудь из них не случилось подобного...
— Но я в них уверен, товарищ адмирал.
— А уверены ли они в себе?
— Они уже старшие лейтенанты и капитан-лейтенанты! В их званиях Головнин, Крузенштерн, Лисянский новые материки открывали...
— Эк вы куда махнули! В прошедший век! В ту пору техника была не та, что сейчас.
— Но ведь теперь и люди другие, товарищ адмирал!
В тот день я проснулся рано, с предчувствием какого- то изменения. Глянув в окно, понял: зима! Снежок прихорошил расхлябанную за осень деревенскую улицу. Она была как невеста в подвенечном платье, и лишь посередине чернела свежая колея.