Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя
Шрифт:
В ней таится опасность.
Лионель, который изучал медицину, однажды вечером, между двумя порциями спагетти, уверял меня, что злой человек — это тот, кто боится. Был ли Жан злым? Не являлись ли все сложности его существования лишь завуалированными следствиями дурной натуры?
А я из-за этого попала в абсурдную ситуацию: приходится изображать безразличие, чтобы не напугать его. Потому что только в тех случаях, когда я отступаю, у него возникает желание преследовать меня.
Чтобы не терять его из вида, я направилась
Я жеманничала, строила глазки, склоняла голову набок, улыбалась, притворно хмурилась — я тоже знала правила игры. Мое воркование могло раздразнить кого угодно.
Я стояла у буфета с тарелкой в руках, делая вид, что жду, пока меня обслужат, но мысленно я была с ним, с удовлетворением отмечая, что, из-за небольшого количества женщин среди приглашенных, его соседями по столу оказались только мужчины.
Я почти бессознательно улыбалась, и мне было наплевать, что окружающие могут принять меня за идиотку — главное, чтобы Жану казалось, что мне весело.
Завтра, наверняка раньше условленного времени, он позвонит в мою дверь.
Мне пришлось снова сесть — слишком много эмоций. Сердце стучало, как барабан — казалось, оно колотится о ребра. В зале было душно, я задыхалась. Меня била дрожь («Что вы говорите? Здесь жарко? В самом деле?»), я мерзла — да, я знаю, я действительно странная, мне холодно, когда всем остальным жарко, и это еще не самое странное во мне — ах, если бы вы знали... но я не могу вам обо всем рассказать, впрочем, и никому другому — разве что Клементине, и то совсем немного, она надо мной смеется. Я ничего не могу рассказать, потому что человек, которого я люблю, мне ничего не говорит.
Странно, правда?
Он совсем недалеко от меня, со своей женой, но я не ревную, мне кажется, она славная женщина, и я не хотела бы оказаться на ее месте — мне не нужно то, что у нее есть, а только то, чего у нее нет.
Мне бы хотелось, чтобы молчание было добровольным выбором, а не ложью виноватого человека.
Он никогда не говорил: «Мы любовники».
Кто же мы друг другу? Никто.
Его это устраивает.
Он действует.
И не собирается оценивать своих поступков.
Тот, у кого нет имени, не существует.
Это великое молчание, в которое я погружаюсь, в котором живу, — может быть, всего лишь лицемерие женатого мужчины?
Я не требую официального статуса, мне не нужны дети, не нужна семейная жизнь — она мне неинтересна. Я не хочу оказаться в «рэндж-ровере» рядом с водителем, который не кто иной, как мой «супруг» — это слово вызывает у меня смех, — крутить настройку радио, кричать на детей с липкими от варенья пальцами, галдящих на заднем сиденье, и молиться, чтобы лабрадор не сожрал бутерброды с тонко нарезанными ломтиками жареного мяса, лежащие в дорожной сумке...
Нет, я хочу всю жизнь быть любовницей, хочу, чтобы сердце лихорадочно билось при появлении мужчины, который обнимал бы меня, прислонял к стене и целовал так, как никого больше не целовали... Я хочу мужчину, чье тело сплеталось бы с моим, который впивал бы мои запахи, — мужчину-зверя. Мужчину, который хочет стянуть с меня трусики сразу же, как только меня увидит. Мужчину, который требует, чтобы я целовала его ноги от самых ступней, постепенно скользя губами вверх к промежности. Мужчину, который любит запахи, ощущение испарины на коже, который лижет, всасывает, пронзает, — который говорит лишь на языке тела.
Я люблю его зубы, люблю зубную щетку, которая их чистит, люблю стоять радом, когда он принимает душ и, намыливаясь, приподнимает пенис; мне нравятся его вещи, разбросанные в беспорядке, нравится, как он полоскает рот и потом резко выплевывает воду, нравится жест, которым он перебрасывает за спину полотенце и потом, наклоняясь, стирает капли воды, застрявшие между пальцами ног; что меня пугает, так это угасшая страсть, тусклая привычная повседневность. Я люблю беспокойство, волнение, непрекращающееся движение. Я люблю, когда объятия причиняют боль.
Я люблю, когда после его ухода беспокойство вспыхивает с новой силой.
Я люблю продолжительное молчание. Неважно, здесь он или нет — в моих ушах его молчание всегда звучит как музыка.
Я не гожусь ни для чего — только для него.
Женщина, которая любит любовь, любит лишь любовь к единственному мужчине. Они могут сменять друг друга, но никогда не совмещаются.
Женщина, которая любит мужчину, не заключает его в тесные рамки определений, объяснений, уточнений. Она принимает его манеру, его привычки, его правила. Я хочу заключать его только в объятия.
Он приходит, чтобы любить меня. Он приходит, чтобы действовать, а не говорить.
Мы действуем заодно.
Я — любовница.
Я целую, ласкаю, обвиваюсь вокруг него, позволяю ему все, что он захочет. Я не разговариваю, если он не хочет, я встаю на колени, на четвереньки, я поднимаюсь и раздвигаю ноги — по его требованию. Я делаю все, я отдаюсь душой и телом, в молчании, которому он меня научил.
Я отдаюсь так, как он того пожелает.
Мой сосед по столу внимательно слушает меня, а я не могу вспомнить, что я ему говорила.
Я уже давно не говорю о том, что живет в моей душе.
Это тайна.
Тайна, которая не воплощается в словах.
Мой любовник протянул веревку между нами и теперь поднимает ее вверх.
Скоро она натянется слишком сильно, и тогда...
18
E-mail Идиллии Клементине
Если бы он был собакой, то — гончей, если женщиной, то — шлюхой, самой настоящей б..., но он — мужчина. Мужчина, который бережет себя, трус, малопривлекательный тип, который исполняет танец семи вуалей, который блестяще владеет искусством молчания и отказа, словно капризная глупая старлетка перед ошеломленным продюсером. Он вынуждает меня играть роль, больше подходящую мужчине. Мне не хватает только сигары.