Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя
Шрифт:
Впервые принять душ у меня.
Я даже не пыталась попросить его остаться. Он был не из тех мужчин, которые надолго задерживаются в вашей постели, рассказывая историю своей жизни, или засыпают с легкой улыбкой в уголках губ.
Мы не были похожи на сложившуюся пару — ни единой минуты...
Впрочем, и на недавних знакомых тоже — ведь все началось гораздо раньше...
Мне хотелось снова ощутить его ласки, его грубость... хотя бы недолго. Но на сегодня все было кончено.
Я слышала звук льющейся воды — больше ничего. Он не пел, не издавал никакого
Я не могла запретить себе думать о его обнаженном теле, влажной коже... Я встала с постели.
Он слегка удивился, увидев, как я вхожу в душ. Какая фамильярность, не так ли? Тем не менее он обнял меня и прижал к себе. Потом намылил мне спину и скользнул рукой между моих ягодиц.
Я в свою очередь намылила его, мои руки скользили вокруг его пениса, то охватывая его, то отпуская. Мы долго стояли, обнявшиеся, счастливые, покрытые душистой пеной, под струями прохладной воды.
Затем он слегка вздрогнул, и я поняла, что сцена нежности окончена. Ему приходилось уже сдерживаться, его плоть напряглась, он убрал руку с моих ягодиц и слегка отстранил меня. Я не должна была становиться причиной его слабости и забывать о его истинной натуре.
Он энергично растерся полотенцем, натянул трусы — этот жест всегда одинаков, начиная с появления кальсон, — потом брюки, затянул ремень, надел носки — не без усилий, потому что кожа была еще влажной, застегнул на запястье часы и подобрал несколько выпавших из кармана бумажных купюр.
— Как тебя зовут? — спросила я.
Не отвечая, он улыбнулся.
Я подошла к нему так близко, что наши тела соприкасались, и прошептала на ухо:
— Скажи мне...
Молчание.
Я слегка отстранилась — как раз достаточно, чтобы увидеть, что он улыбается; тогда я стиснула кулаки, слегка толкнула его в плечи и повторила:
— Скажи мне! Ну же!
Потом, уже громче:
— Ты знаешь мое имя, адрес, номер телефона, а я — что я о тебе знаю?
Я снова толкнула его кулаками, словно в боксе.
— Зачем тебе знать?
Он схватил меня за запястья. Я не уступила и продолжала сопротивляться, пока не почувствовала боль. Наконец он сдался:
— Жан.
— Жан, и все?
Неужели у этого мужчины, такого великолепного, такого таинственного, с такими черными глазами, такое коротенькое заурядное имя?
— Жан — а дальше?
— Просто Жан. — Он устало вздохнул.
Я повторила:
— Жан — а дальше?
Потом, не удержавшись:
— Тебе на меня наплевать?
Он улыбнулся. Ему было на меня наплевать. Уж лучше бы я молчала!
Этот человек был таким загадочным, что я ожидала услышать имя из тех, что слышишь во сне.
Но я обманулась.
— Скажи мне что-нибудь... Мне нужно знать, о чем ты думаешь, здесь и сейчас!
Я избегала того, чтобы назвать его по имени — оно еще не стало для меня привычным. Кроме Жана де Лафонтена, Жана Расина и Жана д'Ормессона, других Жанов я не знала [1] . Никого из моих знакомых так не звали.
Он
Но что значили для него эти удары? Он был тверд, как камень, скала, бетонная глыба — и так же нем.
1
Жан де Лафонтен (1612-95) — французский писатель; автор знаменитых «Басен» (1668-94). Жан Расин (1639-99) — французский драматург. Жан д'Ормессон (р. 1925) — французский писатель и историк кино.
Почему он молчит? Почему не разговаривает? Может быть, его речь столь же банальна, как и его имя?
Слишком сильно нажимая на него, я рискую разочароваться. Итак, пусть тайна остается тайной.
Он с легкостью схватил меня за запястья и сжал их.
Я произнесла фразу, забытую со времен начальной школы:
— Ты злоупотребляешь своей силой.
Его губы слегка раздвинулись, словно он не мог сдержать усмешку. Затем, без всякого предупреждения, он поцеловал меня в лоб и быстро отстранился.
«Мерзавец!» — промелькнуло у меня в голове.
Вслух я сказала:
— Когда-нибудь ты заговоришь со мной, но я уже не захочу слушать!
Дверь за ним захлопнулась.
11 После любви
Ни шороха, ни шепота, ни разговора вполголоса, ни нежности, ни засыпания вдвоем, ни сигарет, лишь немного шоколада, приготовленного для него, грусть, накатившая волной, заставляющая меня беспокойно ворочаться с боку на бок — не слишком приятное ощущение...
Я еще раз повернулась, одурманенная, натянула на голову простыню, повторяя его жест, и снова оказалась под сводом палатки…
Простыни еще хранили его запах, и я вдыхала его. Он был особенным — кислород, углекислый газ; он пробуждал жизнь и гасил ее, давал надежду и отбирал — с каждым вдохом и выдохом.
Достаточно было бы поверить в него, в его благосклонность, чтобы начать засыпать. Но он не дал мне ничего, никак не утешил. Было бы слишком самоуверенно, оптимистично и наверняка опасно поверить во все, что бы он ни пообещал. Страсть непостоянна, неподконтрольна, а молчание полно ловушек, в которые я беспрестанно попадаю.
Он дал мне свободное пространство, и я заполняю его словами.
Если бы он заговорил со мной, я бы не знала, как это истолковать.
Он дал мне молчание,
Я — толковательница,
Обитательница,
Временная гостья,
Повелительница тишины.
Я живу в молчании, и молчание живет во мне.