Молчание посвященных. Эффект бумеранга (сборник)
Шрифт:
– Спасибо, Вадим, за совет, – Рита повернула к нему полыхнувшее жаром лицо. – Во всяком случае, я не использую его тебе во вред.
– Что ж, – криво улыбнулся Савелов, – коли так, прости меня за все. «За все, в чем был и не был виноват». Как умел, так и любил… Всегда буду помнить Платошку и тебя. Не поминайте и вы меня лихом…
– Ночь же за окном, Вадим, – сказала она сквозь слезы. – Куда ты теперь?
– Долг, – усмехнулся он и добавил с горечью: – Знать бы только – перед прошлым или перед будущим Отечеством мой долг…
– Ты сообщишь, куда тебе писать, звонить?..
Не ответив, он поцеловал ее руку и, подхватив чемодан, четким шагом направился к выходу. Прежде чем закрыть за собой дверь, будто подводя черту под их совместной жизнью, он оставил в прихожей свои ключи от квартиры. После его ухода Рита машинально погасила в столовой свет и распахнула балконную дверь. Под балконом, заливая переулок мертвенно-синим светом, раскачивался уличный фонарь. Разбойный ветер бросил ей под ноги охапку мокрых кленовых листьев. Скоро донесся звук заработавшего мотора. Когда красные габаритные огни, мигнув в последний раз, скрылись в переулке, Рита, зажав ладонью рвущийся из горла крик, упала на пол, на буро-коричневые пятна мокрых кленовых листьев, и зашлась в рыданиях.
Летели навстречу серой «Волге» московские улицы, пустынные площади и переулки. Бешеной скоростью Савелов пытался успокоить себя, но это плохо у него получалось. Вот и все… – с горечью думал он. Прав тот поэт, который написал: «…Разве в этом кто-то виноват, что с деревьев листья облетели…» Листья облетели… Господи, не помню имени того поэта, но он прав. Повторилась в мире неизбежность…
Сквозь ритмичную маету щеток, смахивающих с лобового стекла капли дождя и мокрые листья, перед ним вдруг снова возникло лицо Сарматова.
– Опять ты! – со злостью крикнул Савелов. – Сегодня я не звал тебя!
– Я пришел без твоего зова.
– Не верит она, что тебя больше нет…
– А ты сам веришь в это, Савелов?
– Для меня было бы лучше, чтобы ты был жив, а я остался там, за Гиндукушем.
– Опять кривишь душой, – усмехнулся Сарматов. – К тому же грех свой на земле ты еще не искупил.
– О чем ты?
– Помнишь зэка, того, что уплыл в Ледовитый океан на белой льдине, как черный крест?
– Помню…
– То навсегда твой крест, Савелов.
– Знаю… И всех ребят, погребенных под памирской лавиной, тоже на свою душу принимаю.
– А американца, которому ты не дал шанса доплыть до берега?..
– У меня не было выбора.
– Выбор всегда есть, – откликнулся Сарматов и скрылся за листьями на лобовом стекле машины.
– Выбор между гильотиной и Бастилией? – крикнул Савелов.
– Не самый худший выбор, – донеслось в ответ.
За своими горькими мыслями Савелов не сразу заметил, что сбоку к его машине пристроился милицейский «жигуль», в просторечии – «раковая шейка». Усиленный мегафоном властный голос привел его в себя:
– Серая «Волга», немедленно прижмись к тротуару! Прижмись к тротуару, оглох, что ли!!!
– В чем дело, начальник? – остановив машину, раздраженно спросил Савелов подошедшего вальяжной барской походкой красномордого гаишника.
– Прохреначил на красный, скорость – за сто с гаком, а ишо, мудила, спрашивать, в чем дело?! – заорал гаишник и схватил его за плечо. – Выходь из машины, мать твою! Я те покажу, в чем дело!.. Документ гони!
– Руки и мат отставить! – налился вдруг злобой вылезший из машины Савелов. – Ты у меня, хамло тамбовское, завтра же отправишься в свой колхоз коровам хвосты крутить…
Опешивший милиционер, не привычный к такому отпору, отступил на шаг. Его спрятанные под низким лбом глаза округлились от удивления, а свисающие на воротник щеки стали наливаться свекольным цветом.
– На кого дрочишь? – прошипел он. – На советскую власть дрочишь, вша поганая… Ишо, выходит, в ментовке раком не стоял, пидарас… Гони, говорю, документ! – схватился он за белую кобуру на боку.
Савелов распахнул плащ, чтобы достать из бокового кармана удостоверение. Увидев блеснувшую у него на мундире Золотую Звезду и погоны подполковника, милиционер из пунцового в один миг стал серым. Глотая воздух, как вытащенный из воды карп, он кинул дрожащую руку к козырьку фуражки и с выпученными оловянными глазами застыл по стойке «смирно».
– Лопух деревенский!..
– Виноват, тащ Герой Советского Союза.
– Ладно, будем считать, что инцидент исчерпан, – заставил подавить в себе злость Савелов.
Поняв, что гроза миновала, милиционер ловко натянул на свою толстую морду привычную холуйскую маску.
– Просим прощеньица, тащ Герой Советского Союза! Вы уж поосторожнее, поберегли бы себя. Колдобины на дороге и листьями все завалило – закрутит на повороте, не приведи бог!..
– Спасибо за совет! – кивнул Савелов, садясь за руль.
– А те мужики, значит, охрана ваша? – наклонившись к окошку, кивнул милиционер на прижатую к тротуару черную «Волгу», с водителем которой направлялись выяснять отношения два его напарника.
– С чего ты взял?
– Они, тащ подполковник, от Цветного бульвара за вами как привязанные!
Савелов вгляделся в троих пассажиров в салоне черной «Волги» и подмигнул милиционеру.
– То муж одной бабенки с приятелями… Хочет, видно, выяснить у меня, почему у него рога на лбу выросли… – Милиционер угодливо прыснул в кулак. – Вот что, лейтенант, задержи-ка эту компанию минуток на пяток? – Савелов вложил в его перчатку зеленую купюру.
– Бу сделано, тащ подполковник! – оценив по достоинству величину и цвет купюры, козырнул тот и, забыв о своей вальяжности, бегом бросился к черной «Волге».
Однако топтуны плотно сидят у меня на хвосте. Главное, не навести их теперь на Феодосию, направляя машину на Садовое кольцо, подумал Савелов. С Садового он повернул на Старый Арбат, с него юркнул в какой-то переулок и, убедившись, что черная «Волга» больше позади не маячит, свернул во двор неприметного обшарпанного дома. Поставив машину в тени кустов, проходными дворами он вышел к облицованному гранитными плитами угрюмому зданию с множеством мемориальных барельефов по фронтону.