Молчание посвященных. Эффект бумеранга (сборник)
Шрифт:
– Та работа не для тебя, Джон. Для тебя найдется лучше оплачиваемая работа, но к ней мы тебя будем тщательно готовить.
– Мне надо скорее скрыться из этого города, – заволновался Сарматов. – Я не хочу оказаться у Корвилла в тюряге. Не врубаетесь, что ли?
– Врубились! – опять захохотал Махмуд и наклонился к шоферу, молчаливому арабу в бурнусе: – В «Дом любви и терпения», брат.
В офисе ЦРУ полковник Джордж Метлоу и полицейский комиссар Рич Корвилл стояли перед большой картой мегаполиса. Красная пульсирующая точка двигалась по улицам, переулкам, пока не замерла в западном пригороде.
Молчаливые арабы открыли ворота, и «Мерседес» въехал на территорию роскошной виллы, утопающей в цветах. Едва Сарматов выбрался из машины, как его со всех сторон окружили хмурые вооруженные арабы.
– Что надо от меня этим обезьянам? – встревоженно спросил он доктора Юсуфа.
– Попридержи язык, кяфир, – прошипел Махмуд. – Ты здесь должен молчать и делать то, что тебе прикажут.
– Кто прикажет? Ты, что ли? – с вызовом спросил Сарматов. – Только учти, что мне ты не нравишься.
– Почему это? – еле сдержался Махмуд.
– У тебя глаза лживые, как у гюрзы…
– В бункер кяфира! – приказал Махмуд арабам и повернулся к Юсуфу: – Посидит, сговорчивее будет.
Юсуф молча кивнул.
Арабы всем скопом бросились на Сарматова и, сбив его с ног, потащили к бронированным воротам какого-то бетонного строения, напоминающего обычный гараж.
В офисе ЦРУ Метлоу нетерпеливо спросил дежурного офицера:
– Что находится в этом квадрате?
– В основном виллы богатых арабских шейхов, сэр. В частности, сейчас сигнал поступает с виллы одного из них. У нее пышное название «Дом любви и терпения».
– Ясно! – пробурчал Корвилл. – Мои парни искали Юсуфа в портовых клоаках Гонконга, а он укрылся в доме шейха. Надо, не откладывая, накрыть их чертово гнездо, Джордж, – повернулся он к Метлоу.
– Ни в коем случае, – отрезал тот. – Этим мы поставим под угрозу жизнь Джона. Не забывай о «хвосте ящерицы», Рич.
Корвилл пожал плечами, признавая его правоту, и спросил:
– Джордж, ты веришь, что Джон Карпентер, или как его… Словом, что он задумал эту комбинацию, чтобы под ее предлогом оторваться от нас и рвануть прямиком в свою Россию?
– Я не ясновидящий, Рич, но, если он примет такое решение, я не буду ему мешать. Прошу тебя о том же…
– О'кей! – подумав, кивнул Корвилл.
– Сэр, – обратился к Метлоу вошедший дежурный офицер, – сигнал от агента внезапно исчез.
– Что бы это значило, офицер? – вскинулся Корвилл.
– Скорее всего, сигнал от агента не пробивается через бетонные стены и потолок виллы или какого-то другого помещения. Например, подземного гаража.
Корвилл схватился за радиотелефон.
– Сержант Бейли, доложите об объекте, – спросил он и, выслушав ответ, грохнул кулаком по столу: – Я же говорил: брать их шайку надо!
– Не томи, Рич! – взмолился Метлоу. – Что с Джоном?..
– Сволочи!.. Похоже, они его закрыли в какой-то бетонный бункер. Сигнал пропал.
Под вечер Метлоу, чтобы снять напряжение этого суматошного дня, отправился на побережье слушать вечную музыку моря. Глядя на багровый шар заходящего азиатского солнца и вслушиваясь в убаюкивающее мурлыкание набегающих на берег волн, он подумал, что эти берега не раз видели наполненные ветрами паруса лихих пиратских клиперов и бригантин под зловещими черными «Роджерами». Люди Флинта – авантюристы и грязные человеческие отбросы Старого и Нового Света облюбовали тогда берега Южно-Китайского моря и его голубые лагуны для своего дьявольского промысла. Оно и понятно: здесь проходили торговые суда Вест-Индской компании, монополизировавшей в те времена всю торговлю между дряхлеющим Востоком и просвещенной Европой. Людям Флинта тут было чем поживиться.
Потом, якобы чтобы обезопасить от флибустьеров свои торговые корабли, на этих берегах появились железные полки английской короны – тогдашней владычицы морей. Бесстрастные томми принесли покорным судьбе китайцам жесточайшие колониальные порядки и свои законы. Впрочем, к ужасу современных китайцев-аборигенов, за два столетия накрепко усвоивших английские устои, последние скоро уйдут отсюда, а их место займут новые хозяева этих берегов – красные китайцы… Такова неумолимая поступь истории.
От размышлений Метлоу отвлек птичий крик – низко над волнами тянулся к горизонту усталый клин перелетных птиц. Печальные и зовущие за собой птичьи голоса отражались от прибрежных скал и тонули в шорохе волн.
«Наверное, из России птахи божьи… – проводил их взглядом Метлоу. – Спасаются от метелей и лютой сибирской стужи».
И хоть Метлоу никогда в жизни не ступал на русскую землю, у него защемило сердце. Там, в России, теперь снега, снега во всю ее необъятную ширь. Да-а, снега и… И неотвратимо надвигающаяся катастрофа тысячелетней славянской империи, последней Великой Империи планеты, решительно укротившей амбиции и Чингисхана, и Наполеона, и бесноватого Гитлера.
Метлоу давно понял, что Российская империя, избравшая в семнадцатом году утопический путь развития и просуществовавшая по инерции еще восемьдесят лет под названием СССР, обречена. С истощенными в коммунистических чистках и войнах человеческими ресурсами она не выдерживала жесткой экономической и идеологической конкуренции с западным миром, и ее распад был лишь делом времени. На протяжении многих столетий русский щит надежно прикрывал с востока и с юга европейскую цивилизацию, но сами рафинированные европейцы никогда не упускали случая безнаказанно плюнуть на этот щит и проверить его на прочность. Что будет с европейской цивилизацией, когда этого щита не станет? Ответа на этот вопрос у Метлоу не было. И наконец, что будет с Россией, с ее народом? Размышляя о судьбе своей исторической родины, Метлоу никак не мог понять той поистине грязной волны русофобии, захлестнувшей западные средства массовой информации и, что самое непонятное, средства массовой информации в самой России. Русские люди очень часто показываются в них примитивными садистами, помешанными на коммунистической идеологии и виновными перед остальным миром во всех смертных грехах. Читая про это, Метлоу невольно вспоминал героически погибшую в горах Гиндукуша группу спецназовцев майора Сарматова. Ни у одного из них он не заметил ни врожденной жестокости, ни тем более склонности к садизму, а говорить о какой-то их рабской коммунистической зашоренности было просто нелепо. Сарматовские «мужики» удивили Метлоу прежде всего своим широким политическим кругозором и общей культурой, обостренным чувством патриотизма и воинского долга. Этими же качествами, по рассказам его деда – оренбургского казака, традиционно обладали и офицеры царской армии. По-видимому, это национальная особенность всех русских – делал вывод Метлоу. Более всего он не мог уразуметь, почему украинцы и белорусы, составляющие с русскими фактически один этнос, имеющие с ними единую историческую судьбу и единую православную веру, в последние годы шарахнулись от России как черт от ладана. Почему они, освободившись от балласта шаманствующей идеологии, не создадут единого славянского государства, способного противостоять всем вызовам и бурям грядущих времен? – размышлял он.
Но сейчас на скалистом берегу Южно-Китайского моря он вдруг поймал себя на мысли, что лукавит перед самим собой. Государственность славянских народов безжалостно приговорена его Америкой к угасанию на задворках цивилизованной и сытой Европы. Белый дом Соединенных Штатов и правительства европейских стран, натерпевшись кошмарных страхов от тяжелой поступи «империи зла», больше никогда не допустят создания единого славянского государства. Пойдут на все, но не допустят. Уж кому-кому, как не ему, полковнику ЦРУ Джорджу Метлоу, не знать про это…
Разумеется, грядущее в руках господа бога, вздохнул Метлоу. Но ясно лишь одно – с распадом последней империи мир станет еще более жестоким и непредсказуемо опасным. К сожалению, этого не понимают многие. Находясь в эйфории от развала «империи зла», политики в Штатах и в Европе, похоже, просто не хотят даже думать об этом.
Не из России, уж который век занятой мучительным поиском своего места в мире, грядет угроза их сытому благополучию. Угроза идет с мусульманского Востока, на протяжении многих веков обираемого, унижаемого и оскорбляемого ими. Его обогатившаяся на нефтедолларах правящая элита и наиболее обездоленная и радикальная часть народа категорически не принимают западные цивилизационные ценности. И фанатичные мусульманские радикалы стремительно рекрутируют под знамена джихада миллионы обездоленных и недовольных. На первых порах оружием мусульманского джихада будет терроризм. В этом полковник Метлоу, проведший двадцать пять лет на Востоке, был абсолютно уверен.