Молчание
Шрифт:
Доставив Родригеса на место, стражники вздохнули с облегчением и принялись весело болтать с видом людей, благополучно завершивших работу. Казалось, их ничуть не заботит, сбегут их пленники или нет. Священник опустился на землю - и пятеро узников почтительно поклонились ему.
Некоторое время он молчал. Мухи липли к потному лбу, упорно роились над головой. Рассеянно вслушиваясь в их гудение, он подставил спину теплым лучам, и постепенно его охватило нечто вроде приятной истомы. Он сознавал, конечно, что пришел и его черед, но природа дышала таким безмятежным покоем, что невольно казалось - уж не пригрезилось ли ему все это? «Помни день субботний...» 20– он сам не мог бы сказать, почему в памяти вдруг всплыли эти слова. Стражники беззаботно болтали, даже смеялись. Яркое солнце освещало маленькую хижину. Думал ли он, что этот день, который он ожидал с тревогой и страхом, окажется таким спокойным и мирным? Это рождало в душе какую-то странную досаду, почти разочарование - ничего героического, ничего трагического не было в этом дне, все было не так, как у мучеников, как у Христа.
20
Исход, 20:8
– Падре, - пошевелив затекшими руками, обратился к нему сидевший рядом крестьянин с бельмом на глазу, - как же это с вами случилось?
Остальные разом подняли головы, с нескрываемым любопытством ожидая ответа. Казалось, все они совершенно не помышляют об ожидавшей их участи. Родригес ответил, что его схватили в горах, но одноглазый, по-видимому не разобрав, переспросил, приложив руку к уху. Наконец они поняли - и у всех разом вырвался вздох сочувствия.
– Как он по-нашему говорить-то научился!
– с детской восторженностью воскликнула женщина.
– Вот молодец!..
Стражники тоже улыбались, не пытаясь прервать беседу окриком или бранью. Больше того, когда одноглазый с самым дружеским видом что-то сказал одному из них, тот ответил тоже с улыбкой.
– Кто эти люди?
– тихо спросил Родригес у сидевшей рядом женщины.
– Почему они их схватили?
– Мы все христиане, падре, а те стражники - нет. Они язычники...
– ответила она так спокойно, словно это различие не имело значения.
– Вот, поешьте...
– Связанными руками она с трудом достала из-за пазухи два маленьких кабачка, от одного откусила сама, второй подала священнику. Впившись в него зубами, он ощутил ароматную свежесть. «С самого первого дня в этой стране я только и делал, что причинял беспокойство беднякам-христианам...» - думал Родригес, вгрызаясь в подаренный кабачок. Они дали ему приют, подарили одежду, кормили его. Теперь и ему следовало бы отплатить им добром. Но у него не было ничего, что можно было бы принести в дар - кроме собственной жизни и смерти.
– Как тебя зовут?
– Моника...
– чуть смущенно ответила женщина, словно это была ее единственная драгоценность - имя, полученное при крещении. Какой миссионер дал этой женщине, пропахшей морем и рыбой, имя матери блаженного Августина?..
– А его?
– он указал на одноглазого, все еще беседовавшего со стражниками.
– Вы о Мадзаэмоне?.. Его имя Жоан.
– Какой священник крестил вас?
– Не священник. Монах, брат Исида. Падре, наверное, хорошо его знает...
Родригес отрицательно покачал головой. Кроме Гаррпе, он не знал здесь ни одного священнослужителя.
– Как?!
– изумилась Моника.- Да ведь это тот самый, которого казнили на вершине Ундзэн...
– Но вы все так спокойны... Почему?
– не утерпев, спросил у нее Родригес.
– Ведь нас тоже, возможно, ждет такая же участь.
Женщина опустила глаза, разглядывая траву под ногами. Мухи, слетаясь на запах пота, снова назойливо жужжали над головой.
– Не знаю... Брат Исида говорил, что в параисо мы обретем вечный покой. Там не нужно платить подать. Там нет ни голода, ни болезней, ни горестей... В параисо не будут гонять на государственные работы. Ведь нам приходится так тяжко трудиться...
– Женщина вздохнула.
– Жизнь в этом мире - одно мучение. Но в параисо ничего этого уже не будет, да, падре?
«Рай совсем не таков, как вы себе представляете», - хотелось сказать Родригесу, но он сдержался. Очевидно, этим крестьянам, как зазубрившим катехизис детишкам, рай представлялся каким-то особенным миром, где нет ни мучительных податей, ни тяжкого принудительного труда. Никто не имеет права разрушить эту мечту...
– Да, конечно, - прошептал он.
– Там у нас уже ничего не отнимут.
– Он помолчал.
– Скажи, ты не слыхала о падре Феррейре?
Женщина отрицательно покачала головой. Значит, и здесь Феррейра никогда не бывал? Или, может быть, самое имя Феррейра запретно для японских христиан?..
***
Сверху донесся чей-то громкий голос. Над лощиной среди обломков скал стоял невысокий толстенький самурай. Он с улыбкой разглядывал сидевших внизу крестьян. Родригес сразу узнал пожилого чиновника, проводившего обыск в деревне Томоги.
– Ну и жара...
– Непрерывно обмахиваясь веером, самурай спустился в лощину.
– Наступает самое жаркое время... В такой зной крестьянам работать в поле - сущая мука...
Моника, Жоан и все остальные вежливо поклонились, опустив, как положено, связанные руки на колени. Старик искоса посмотрел на священника, сидевшего в такой же позе, но прошел мимо, словно не замечая. Его шелковое хаори 21 издавало сухой шелест, распространяя аромат благовоний.
21
Парадная накидка в традиционном японском костюме.
– В последнее время дождей совсем не выпадало... На дорогах - пыль... В мои годы трудненько добираться в такую даль...
– Он присел на корточки возле арестованных, обмахивая себя белым веером.
– Так что прошу, уж не доставляйте, пожалуйста, мне, старику, лишних хлопот...
В солнечном свете его улыбающееся лицо казалось особенно плоским, и Родригесу вспомнились статуи Будды, которые он видел в Макао. В лике Будды незаметно живое движение чувств, которое он привык видеть в изображениях Христа. Стояла полная тишина, только громко жужжали мухи, целым роем кружась то над узниками, то над самураем.
– Мы вовсе не гневаемся на вас. Хотелось бы, чтобы вы это поняли. Подати вы платите исправно, на государственных работах тоже трудитесь усердно - с чего бы нам понапрасну сердиться на вас?.. Уж кто-кто, а мы, чиновники, знаем, что крестьяне - оплот страны.
Жужжали мухи, шелестел веер, которым обмахивался старик, откуда-то издалека ветерок доносил кудахтанье кур. Это и есть допрос?
– недоумевал священник, опустив глаза в землю. Неужели перед пытками все мученики слушали такие же притворно-ласковые слова? Он ждал страха, но, странное дело, страха не было. Пытки и смерть казались чем-то далеким и невозможным.
– Мы дадим вам время подумать и надеемся получить разумный ответ.
– Разговор был окончен, с лица старика исчезла притворная улыбка, ее сменило выражение высокомерной алчности - совсем как у китайских купцов в Макао.
Сидевшие в кустах стражники встали.
– Пошли!
– раздалась команда.
На поднявшегося вместе со всеми священника старик взглянул, сморщив лицо, как обезьяна. В его взгляде впервые блеснула ненависть.
– А ты...
– крикнул он, выпрямившись во весь свой крохотный рост и положив руку на эфес меча.
– Останься!