Молчать нельзя
Шрифт:
— Нечего глазеть! — прикрикнули на Казимира. — У тебя еще будет возможность познакомиться с печью поближе!
Вместе с остальными Казимир вошел в мертвецкую. То, что он там увидел, не поддается описанию. Штабеля мужских, женских и детских трупов. Здесь тоже орудовал детина с щипцами в поисках золота. Несколько «парикмахеров» стригли мертвых женщин и набивали волосами мешки. Нечем было дышать. Смрад от разлагавшихся трупов и экскрементов смешался с запахом ,плесени и гнили, который так неприятно поразил Казимира в подвале одиннадцатого блока. Неужели правда, что здесь еще пахнет и «циклоном Б»?
— Что стоите? В штаны наложили? Бери эту падаль! Они не кусаются.
Смотреть на эти трупы было
— Как ты можешь, гадина?! — задыхаясь от ярости, произнес он. — Перестань, ублюдок!
— Брось ты! — хихикнул напарник. — Теперь ей все равно. Она была бы рада, если бы могла чувствовать.
Казимира вырвало прямо на труп.
— Ну и ну! — присвистнул циник удивленно. — А что дальше? Тебе еще и не такое предстоит. Надо привыкать.
— У меня есть буханка хлеба, — сообщил Януш друзьям. — Ваша очередь делить хлеб, ваше преподобие.
Ксендз присоединился к их группе и теперь спал тоже в их углу. Он почти не принимал участия в их разговорах и притворялся спящим, когда речь шла о побеге.
— Делите на четыре части, — сказал Казимир. — Мне не хочется есть. Я не съел даже ужин.
— Было очень трудно? — спросил Януш, поняв сразу, в чем депо.
— Нет слов, чтобы рассказать обо всем, — ответил Казимир. — Мне кажется, что я никогда не проглочу ни куска. Этот запах! От него не избавишься. Я никак не отогрею руки. Они совсем окоченели. Ни на одной бойне так не обращаются с забитым скотом, как здесь с теми, которые еще совсем недавно были людьми. Их швыряют, словно поленья. Если бы ты видел раскрытые пасти печей, готовых проглотить очередную жертву! Если бы ты видел, как пламя лижет полуобгоревшие трупы… Если бы ты видел, как железными крючьями стаскивают с носилок мертвецов прямо в огонь… Что может быть ужаснее?! Ваше преподобие, я думаю, что в аду не так страшно, как здесь.
— А что делают с пеплом? — спросил Януш.
— Насыпают в мешки и увозят на машинах. Говорят, где-то поблизости осушают болото. Часть везут в Вислу и Солу. Недавно приезжал один эсэсовец… Боже, но вы же мне не поверите!
— Зачем приезжал? — спросил Януш.
— Мы должны были отнести к нему на виллу десять мешков пепла. Восемь мешков нам приказали рассыпать на дорожку от калитки к дому, чтобы не было луж от дождя. Кроме того, офицеру, как он выразился, приятно ходить по пеплу презренной черни. Офицер высокого ранга. Я в них не разбираюсь. Два последних мешка он велел… — Голос Казимира задрожал.
— Ну? — сказал Януш.
— Эти два мешка он велел высыпать в уборную, чтобы он мог с… на пепел. Извините, Ваше преподобие, но он так и сказал. Проклятие! Я видел, кого превращали в этот пепел. Там были даже трех-и четырехлетние дети…
— Ну, что скажет теперь ваш бог? — с вызовом спросил Генек ксендза.
— Бог молчит, — прошептал Мариан Влеклинский. — Бог так напуган всем этим, что не в силах произнести ни слова.
— Бога нет! — воскликнул Генек. — А если он есть, то тогда он…
— Давайте не будем пытаться понять бога, — прервал его ксендз. — Как нам понять его бесконечное величие, если мы не в силах осознать себя, бесконечно малое создание творца? Может быть, он с отвращением отвернулся от тех, кого сам создал. Я верю в него. Моя вера непоколебима. Добро восторжествует. Были и у меня сомнения. Но не будем больше говорить о них. Бог есть, и вчера я вновь убедился в этом. Я причащал двух женщин. Они не крещены, воспитывались неверующими. Но здесь, в этом аду, пришли к выводу, что должна существовать какая-то высшая сила, которая должна вознаградить несчастных за страдания и наказать виновных. Они обратились ко мне своевременно. Я сам боролся с сомнениями после того, как услышал об ужасных преступлениях, творимых в женском лагере. Эти сомнения убили бы меня.
— О чем ты слышал в женском лагере? — спросил Януш.
— А зачем еще больше разжигать вашу ненависть?
— Ты знаешь о нашем плане. Мы хотим бежать отсюда и рассказать людям о том, что здесь творится.
— О, это так чудовищно и подло, что лучше людям не знать. Будет задето достоинство всего человечества, если предать это гласности.
— Нельзя утаивать правду, — возразил Януш. — Говорите, ваше преподобие.
— На мужчинах и женщинах проводят унизительные опыты. В специально построенном бараке, именуемом «научным центром», ведутся исследования с единственной целью — сделать всех евреев и поляков бесплодными на всю жизнь. Тогда их легче использовать как рабочую силу в интересах войны. После войны люди этих национальностей обрекаются на вымирание, они должны исчезнуть с лица земли. Речь идет не о хирургическом вмешательстве. На то, чтобы оперировать всех полек и поляков, у них не хватит времени. Они ищут более простой способ. Женщинам впрыскивают во влагалище особую жидкость. Выбирают двадцати-тридцатилетних, способных к деторождению. После впрыскивания ведут их в барак и принуждают к сожительству с заключенными, имеющими еще для этого силы. Забеременеют эти женщины или нет — не имеет уже значения. При любых обстоятельствах жертвы отправляют в газовую камеру. Что же касается мужчин… У них облучают радием одно из яичек, затем кастрируют, и «материал» отсылают в Берлин на анализ. Мужчин после этой операции также от— правляют в газовую камеру. Подобные опыты посягают на божий порядок воспроизведения рода человеческого. Одной из женщин удалось тайком прочесть отчет о стерилизации мужчин. Она рассказала об этом перед тем, как погибнуть. В отчете было указано, что дорогостоящий радий оказался неэффективным, а мужчин проще кастрировать. Операция длится 6— 7 минут, а при большом навыке не более пяти. Двенадцать человек в час… Давайте лучше не говорить об этом…
— Казимир, тебе надо проглотить хоть кусочек хлеба, — попытался Януш переменить тему.
— Не могу, — ответил тот почти беззвучно. — Он застрянет у меня в горле. Надо успокоиться. Подожду до утра…
— Утром вместо тебя пойду я, — не совсем решительно сказал Генек.
— Нет, — возразил Казимир. — Мы честно тянули жребий. Может быть, потом на вашу долю выпадет что-то более ужасное. Я привыкну. Правда, привыкну!
— Яворский завтра отправляется в Биалуту к Анне Ливерской за фотокарточкой Казимира. Для тебя это первый шаг к свободе. Думай об этом завтра и послезавтра…
— Послушайте, ваше преподобие, — неуверенно начал Казимир.
— Да?
— Нет худа без добра, — застенчиво продолжал Казимир.
— Что ты имеешь в виду?
— Не, могли бы вы благословить меня? — попросил он. — Человек должен за что-то цепляться. Попробую верить, что не все кончено для тех несчастных, которые с дымом вылетели через трубу, пеплом которых засыпают болота и уборные эсэсовцев. Страшно, если эти жертвы принесены бесцельно. В трубу… и все. Тогда победа была бы за немцами. А я хочу верить, что погибшие не исчезли бесследно, что их разум, души (называйте это как хотите) продолжают жить, втайне высмеивают шкопов и готовятся стать свидетелями их поражения. Черт побери, если вы не против, посланец неба, то благословите старого некрещеного безбожника.