Молитва об Оуэне Мини
Шрифт:
После этого не кто иной, как всеми гонимая миссис Хойт заявила, что Баззи Тэрстон просто-напросто стал очередной жертвой вьетнамской войны. Хоть ее никто и не слушал, она уверяла: именно война заставила Баззи накачиваться всякой дрянью — и так же точно война загубила ее Гарри. Миссис Хойт все это представлялось очень показательным для «вьетнамского» периода американской истории: злоупотребление наркотиками и спиртным, и самоубийственная гонка на автомобилях, и бордели Юго-Восточной Азии, где многие американские девственники получили свой первый и последний сексуальный опыт, не говоря уже о цепочных гадюках, притаившихся под деревьями!
Мистеру Чикерингу было что оплакивать, и отнюдь не только свое беспечное напутствие Оуэну — «отбивай». Знай он будущее, он плакал бы еще безутешнее, чем в тот день в церкви Херда, когда горевал о своей команде и вместе со своей командой.
Естественно, шеф полиции Пайк сидел отдельно от всех. Полицейские любят садиться у дверей. И конечно, инспектор Пайк не плакал. Для него все происшедшее оставалось уголовным делом об убийстве моей мамы, а заупокойная служба давала удобную возможность понаблюдать за подозреваемыми — мы ведь все оставались подозреваемыми в глазах инспектора Пайка. Среди скорбящих, подозревал инспектор Пайк, наверняка скрывается тот, кто украл бейсбольный мяч.
Он всегда находился где-то «у дверей», этот инспектор Пайк. Когда я встречался с его дочкой, мне постоянно мерещилось, что он вот-вот может вломиться — если не в дверь, так в окно. Эта боязнь его внезапного появления в конце концов сыграла со мной злую шутку: как-то раз, целуясь с инспекторской дочкой, я слишком поспешно отшатнулся, так что прищемил себе нижнюю губу между ее зубными пластинками, — явственно услышав за спиной скрип полицейских башмаков.
В тот день в церкви Херда этот самый скрип башмаков словно и вправду доносился от дверей; будто инспектор ждал, что украденный мяч сам собой выскользнет из кармана злоумышленника и зловещей уликой покатится по темно-малиновой ковровой дорожке. Для инспектора Пайка кража мяча, которым убило мою маму, отнюдь не относилась к мелким проступкам; по меньшей мере это являлось уголовщиной. То, что мою несчастную маму убило мячом, кажется, вовсе не волновало инспектора Пайка; то, что по мячу ударил бедняга Оуэн Мини, представляло для нашего шефа полиции чуть больший интерес — но лишь постольку, поскольку давало Оуэну мотив для похищения пресловутого мяча. И потому вовсе не к закрытому маминому гробу был прикован пристальный взгляд шефа полиции; и к бывшему авиатору — командиру Виггину — инспектор Пайк тоже не проявлял особого внимания; да и легкое заикание потрясенного пастора Меррила не вызывало у него почти никакого интереса. Его сосредоточенный взгляд буравил затылок Оуэна Мини, пристроившегося на шаткой стопке из шести или семи «Сборников гимнов Плимутской колонии»; казалось, Оуэн с трудом удерживает равновесие на кипе молитвенников, словно взор инспектора грозил ее опрокинуть. Оуэн сидел настолько близко к нам, насколько возможно, и на том же месте, где и во время маминого венчания — позади семейства Истмэнов, а если точнее — за спиной дяди Алфреда. На этот раз Оуэн мог не бояться шуток Саймона насчет неуместности своего темно-синего костюма для воскресной школы — уменьшенной копии отцовского. Мрачный мистер Мини с окаменевшей спиной застыл рядом с сыном.
— «Иисус сказал: Я есмь воскресение и жизнь, — произнес преподобный Дадли Виггин. — Блаженны мертвые, умирающие в Господе».
— «О Господи, милость Твоя не знает границ, — сказал преподобный Льюис Меррил. — Прими наши молитвы о рабе Твоей Табби и прими ее в обитель света и радости, в сонм Твоих святых».
В полумраке церкви Херда поблескивала лишь инвалидная коляска Лидии в проходе рядом со скамейкой бабушки. Харриет Уилрайт сидела одна. Мы с Дэном — на скамейке за ее спиной. За нами — Истмэны.
Преподобный капитан Виггин обратился к «Коринфянам»: «…и отрет Бог всякую слезу с очей…» [9] — после чего Дэн заплакал.
Викарий не упустил случая и здесь представить веру как битву и призвал на помощь Исайю: «Поглощена будет смерть победою». Теперь я услышал, что к Дэну присоединилась тетя Марта; однако эти двое все же не шли ни в какое сравнение с мистером Чикерингом, который начал плакать задолго до того, как оба проповедника приступили к чтению отрывков из Ветхого и Нового Заветов.
9
В действительности это цитата из Откровения Святого Иоанна Богослова (Откр. 7:17).
Пастор Меррил, заикаясь, дошел до строчек из «Плача Иеремии»: «Благ Господь к надеющимся на Него…»
Затем он напомнил нам двадцать третий псалом [10] , как будто в Грейвсенде была хоть одна душа, которая не знала его наизусть: «Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…» — и так далее. Когда мы дошли до того места, где говорится: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…», я отметил про себя, что голос Оуэна перекрывает все остальные.
10
В православном каноне соответствует двадцать второму.
Когда викарий говорил: «Дай силы осиротевшим», я уже в ужасе представил себе, как громко зазвучит голос Оуэна во время заключительного пения, — я знал, что это один из его любимых гимнов.
Когда пастор говорил: «Услышь наши молитвы и помоги нам посреди того, что превыше нашего постижения», я уже потихоньку бормотал слова гимна, заблаговременно готовясь заглушить Оуэнов голос.
И когда мистер Виггин и мистер Меррил не без труда произнесли в унисон: «Дозволь же нам вверить Табиту Твоей непрестанной любви», я понял, что время пришло, и едва удержался, чтобы не закрыть уши руками.
Что еще могли мы спеть по случаю безвременной кончины, как не тот легко запоминающийся гимн, который в «Сборнике гимнов Плимутской колонии» обозначен как самый известный и любимый гимн «вознесения и царствования» — знаменитый «Агнец на престоле», от которого даже орган рыдает?
Ибо когда еще, как не после смерти любимого существа, больше всего нуждаемся мы в том, чтобы услышать о воскресении, о вечной жизни — и о Нем, который восстал из мертвых?
Агнца, Агнца на престолеУвенчай венцом!Он пришел по Божьей воле,Посланный Отцом.Искупил он мукой крестнойНаш великий грех!Светоносный гимн небесныйГромче гимнов всех!Агнец, Агнец на престолеВ славе и венце!Видишь муку смертной болиНа его лице?Тяжесть мук неодолимыхВынес до конца…Свет лучей неугасимыхВкруг его лица!Но больше всего Оуэна воодушевляла третья строфа.
АГНЕЦ, АГНЕЦ НА ПРЕСТОЛЕ!АГНЕЦ ПОБЕДИЛСМЕРТЬ, ЦАРИВШУЮ ДОТОЛЕ,ХЛАД И МРАК МОГИЛ!ВОЛЮ БОЖЬЮ ОН ВОССЛАВИЛ,СПРАВЕДЛИВ И ПРАВ.ЖИЗНЬЮ — ЖИЗНЬ МОЮ НАПРАВИЛ,СМЕРТЬЮ — СМЕРТЬ ПОПРАВ! [11]И даже потом, во время погребения, когда мистер Виггин говорил: «В расцвете жизни встречаемся мы со смертью», ужасный голос Оуэна все еще звенел у меня в ушах. Словно Оуэн продолжал напевать «Агнца»: мне казалось, что больше я не слышу ничего. Я теперь думаю, что в этом-то и состоит главное свойство любого гимна: он вызывает потребность повторять его снова и снова, и мы повторяем и повторяем; это непременная часть любой службы, и часто единственная часть погребального обряда, которая внушает нам мысль о том, что со всем можно смириться. Разумеется, с похоронами смириться нельзя, тем более — с похоронами мамы, потому что после успокоительного оцепенения, охватившего нас в церкви Херда, мы оказались на улице, под открытым небом, в самый обычный для Грейвсенда жаркий и душный летний день, и со школьных игровых площадок совсем неподалеку доносились неуместно веселые детские голоса.
11
Перевод Дм.Быкова.
Кладбище располагалось в самом конце Линден-стрит, откуда были видны здания младшей и средней школы. Мне предстояло посещать среднюю школу всего два года, но за это время я по горло наслушался шуточек от учеников, вместе с которыми оказывался в комнате для самостоятельных занятий. Глядя из окон, выходящих на кладбище, они высказывались на разные лады в том духе, что там-то куда веселее, чем здесь, за партой.
— С верой и упованием на воскресение в жизнь вечную через Господа нашего Иисуса Христа препоручаем мы Богу Всемогущему сестру нашу Табиту и предаем ее тело земле, — промолвил пастор Меррил.