Молли Блэкуотер. Сталь, пар и магия
Шрифт:
Девочка завертела головой – но нет, нет, что это с ней?.. Конечно, никакой госпожи Старшей тут нет и быть не может. Просто ей, Молли, очень-очень хочется услышать старую volshebnitzu народа Rooskies, вот и кажется невесть что… Так, не отвлекайся, мисси! Руку на локоть! Ладонь раскрыть! Тепло в пальцы!..
…Ничего. Совсем ничего, пустота, никакого отклика. Магия ушла, растраченная там, на поле под Мстиславлем. Молли и в самом деле нечего бояться Особого Департамента, ничего они в ней не сыщут при всём желании.
Но… ужасно хотелось реветь. Уткнуться носом в подушку и разреветься, словно какая-нибудь Кейт Миддлтон,
Молли опустила голову. Слёзы закапали сами собой, срываясь и падая на обтянутые ночной сорочкой колени.
Держись, Моллинэр Эвергрин! Держись, слышишь! Тебе есть кого защищать! Тебе есть за что драться!..
Она решительно вскочила, подкрутила колёсико рожка, делая пламя самым ярким, какое только возможно.
Пусть у них всё будет хорошо, вдруг взмолилась она, прижимаясь пылающим лбом к ледяному стеклу и глядя на громадную полную луну, нависшую над мрачным городом. Пусть у них всё будет хорошо, у Волки и у Медведя, пусть они вернутся домой живыми и невредимыми!.. Их ждёт другая война, там, за перевалом. А ей, Молли, предстоит сражаться здесь, в Норд-Йорке, и противник будет, пожалуй, пострашнее тех паровых ползунов да шагоходов.
Лорда Спенсера так просто не обмануть, вокруг пальца не обвести. И огненным молотом не ударишь, как те бронепаровики у гибнущего госпиталя. Думай, Молли, думай!.. Надо разузнать как следует, что за таинственный «связной» забрал её письмо, и, если это на самом деле Всеслав или Таньша, сделать так, чтобы они ни в коем случае не попались. Предупредить их любой ценой, потому что они нужны там, за перевалом. Rooskies зависят от них, Таньша же говорила, что так мало молодых магов, кто способен обращаться в животных!..
Их надо спасти, мисс Моллинэр, как угодно, но спасти!..
А для этого надо обхитрить лорда Спенсера. Быть послушной, быть исполнительной. Делать всё, что он говорит, и даже больше. В конце концов, она, Молли, всегда умела отлично ладить даже с самыми строгими и придирчивыми учительницами.
Лорд Спенсер ещё не знает, с кем связался!
Молли отошла от окна. Как бы то ни было, она не одна. Кто-то в Норд-Йорке помогает ей, и помогает по-настоящему. Как иначе бы исчезло её письмо из «тайника»?
Это немного успокаивало.
Она не одна. Она не была одна в лесах за Карн Дредом, и она не одна здесь.
Молли решительно оттолкнулась обеими руками от оконной рамы. Пусть смотрит, пусть пялится на неё темнота, она ничего не получит. Ни папы, ни мамы, ни братика, ни Фанни. Ни её, Молли.
Решительно подвинув разметавшегося братца к стене, Молли устроилась рядом. Закрыла глаза и мигом провалилась в сон.
Утром, перед школой, негромко звякнула и зашипела паропочта. Фанни, поджимая губы, внесла на подносе официального вида конверт – конверт, украшенный большой сургучной печатью и большим гербом:
Мама, едва увидев, отшатнулась, мелодраматически закрыла лицо руками, словно перед ней возник, самое меньшее, фамильный призрак.
– Дорогая! – тотчас бросился к ней
Общими усилиями маму усадили в кресло, дали нюхательных солей.
Молли осталась стоять, вертя в руках злосчастный конверт.
– Ох, ох, ох, – стенала мама; теперь она прижимала ладонь тыльной стороной ко лбу, похожая на героиню трагической оперы, – что же теперь будет, что будет?!..
– Ничего не будет, миссис Анна, – вдруг твёрдо и решительно сказала Фанни. – Вот, выпейте, миссис. Всё хорошо. Мисс Молли вернулась. Особый Департамент не имеет к ней претензий. Надо жить дальше, и вам, миссис Анна, и вам тоже, мистер Джон!..
– Да как же… но что же… – Мама закатывала глаза.
– Да ничего ж, миссис Анна, – пожала плечами Фанни. – Спросите наконец у мисс Молли, что с ней случилось за эти месяцы, а то ж никто и не заговорил с ней толком! Как язык у вас отморозило, миссис Анна, да простятся мне эти слова! – Фанни упёрла руки в боки, грозно воззрившись на несчастную маму. – А вы, мистер Джон? Дочь вернулась, вы перед этим Спенсером не спасовали, со скованными руками стоя, – а теперь молчите?!
Мама только глядела на развоевавшуюся Фанни широко открытыми глазами и, казалось Молли, тихонько икала. Папа смущённо потупился, принявшись лихорадочно протирать свой многолинзовый монокль.
– Фанни, милочка… мы думали… мы полагали… что не стоит беспокоить нашу дочь требованиями… донимать её расспросами…
– Ваша дочь, мистер Джон, уж простите меня за прямоту, – нацелилась половником прямо в него Фанни, – вернулась из-за края мира, куда доселе вообще мало кто попадал. А она не только попала – она вернулась! А вы, мистер Джон?!. Смотрите на неё, ровно это неведома зверушка!
Мама продолжала несколько театрально стонать, папа яростно полировал монокль, не глядя ни на Молли, ни на Фанни. Один Билли стоял разинув рот и глазея то на родителей, то на сестру, то на служанку.
– Мама, папа, – вдруг заговорила Молли. – Я убежала… сама. Убежала, потому что думала – у меня… магия. И я погублю вас всех. Слушайте, что было дальше…
Она говорила и говорила. Вспоминала тоннели под Норд-Йорком, бронированную громаду «Геркулеса» в скрещении лучей прожекторов, исполинский эллинг, мисс Барбару Уоллес и мистера Реджинальда Картрайта, старшего боцмана и старшего офицера бронепоезда, свой путь к сражающемуся Горному Корпусу, бой «Геркулеса», мчащуюся прямо навстречу залпам Седую, медведицу, которую не брали ни пули, ни снаряды; охваченную огнём фигуру, что прожгла собой броневые плиты, обратив половину бронепоезда в месиво изглоданного пламенем металлолома; вспоминала волка и медведя, зверей, которых изменила – почти до разумности – магия народа Rooskies, что вытащили её прочь из боя.
Молли говорила почти чистую правду. Почти.
Мама слушала, приложив ладони к щекам, с расширенными глазами, и только тихонько ойкала. Папа кусал губы, нервно сплетая и расплетая пальцы, Билли просто замер и, похоже, даже дышать перестал; а вот Фанни слушала одобрительно кивая и улыбаясь.
А история Молли шла дальше и, против её воли, – к сожжённой деревне с торчащими печными трубами, где, накрытая настоящей скалой, дремала братская могила; папа понурился и вновь прикусил губу, уже явно сильнее. Фанни пригорюнилась, склонила голову, и в уголках её глаз что-то блеснуло.