Молочник
Шрифт:
– Здравствуй, Ребекка, - произнесла Лавгуд.
– Ох, Луна, потрясающий наряд!
– сказала Тёрнер, присаживаясь рядом с Лавгуд.
– Ты такая смелая...
– Это школьная форма японских девочек-волшебниц, - невозмутимо ответила Лавгуд.
– Потрясающе!
– с восторгом провозгласила Тёрнер.
– Такая короткая юбка, всего лишь до колена. Очень смело, не то, что наше убожество - эти древние мантии навевают на меня грусть. А как ты придумала такую шикарную причёску?
– Я её скопировала с причёски японской волшебницы, - ответила Луна.
– Народ, у меня было невероятное лето, - начала
– Мама отвезла меня к бабушке в деревню... Да что там рассказывать? Я лучше покажу! Под это дело я одолжила у мамы Думосброс.
– Что?
– переспросил Деннис.
– Артефакт такой, в котором можно посмотреть воспоминания, - пояснила пуффендуйка.
– Мама разрешила на время взять наш домашний Думосброс и помогла мне извлечь воспоминания.
Ребекка из сумки с расширенным пространством извлекла небольшую бронзовую чашу исписанную рунами.
– К сожалению, у нас одноместный Думосброс, - стеснительно поведала Тёрнер.
– Я обещала маме завтра же отправить его домой совой, поэтому лучше посмотрите сейчас.
Она достала из кармана флакон, внутри которого переливался серебристый туман, после чего откупорила его и слила туманную жидкость в чашу.
– Что делать надо?
– спросил я.
– Надо поместить голову в чашу, - ответила Ребекка.
– Можно, я попробую первым?
– Конечно, Колин, - согласилась пуффендуйка, и положила чашу на сиденье между мной и братом.
Я наклонился и окунул голову в серебристый туман.
***
В кресле-качалке восседала сурового вида бабушка. Она прожигала меня строгим взглядом.
– Иди, заруби гуся!
– было сказано тоном, не подразумевающим отказа.
Казалось, будто со мной говорит не бабуля, а дон Карлеоне, фильм о котором мы недавно смотрели, когда я гостила у Лизы Купер.
Ладно. Ничего, что я такого никогда не делала. Ничего, что мне всего тринадцать лет. Перечить бабушке - это что-то за гранью разумного. Только и надо, что какого-то гуся убить! Только какого? Их тут десяток. Может самого захудалого? Его не жалко... Да-нет! Ну, сколько мяса с него получится? Хм... Пусть будет вон тот, самый толстенький!
Итак, как убить гуся? Я же этого никогда не делала... Топором рубить шею - это как-то слишком жестоко. Я же не средневековый палач, который выносит смертный приговор: "Товарищ гусь, за чрезмерную полноту вы проговариваетесь к казни посредством перерубания шеи для последующего отправления в суп!".
Нет! Просто так шею рубить - это же кровищи будет море, страшно... Может его доской по башке тюкнуть? А что, я его по голове дрыном, гусь отключится, и не почувствует, как я ему шею перерублю. Умрёт без боли во сне, дёргаться не будет. Да, пожалуй, так и сделаю.
Двор подвергся тщательному исследованию. Была найдена штакетина от забора и топор. Я пошла ловить гуся. Я кралась, словно самый лучший хищник,
– ГА-А-А-А!
– дико завизжал гусь.
Во время удара я зажмурила глаза. Когда распахнула очи, то обнаружила, что доска никак ни идёт назад. Оказалось, что на её конце торчал гвоздь. Этот гвоздь воткнулся гусю прямо в глаз. Я дёрнула доску назад, глаз у птицы вырвало, окровавленный, противный ошмёток глаза свисал с правой стороны головы птицы. Гусь дико заверещал и рванул вперёд.
Я на секунду застыла в ступоре, зрелище было жуткое, в голове проносились мысли о том, как бабушка меня ругает за то, что не смогла убить гуся. Мотнув головой, я покрепче перехватила дрын, левой рукой покрепче сжала рукоять топора, после чего рванула вслед за гусём.
– Стой, гад!
– заорала я.
Гусь, сволочь такая, даже не думал останавливаться. Он бежал, как гоночная метла на чемпионате мира по квиддичу, ещё и петлял, гадина такая! Я метнула в него штакетину наподобие копья. Что интересно, целилась не особо хорошо, но попала прямо под хвост и сбила птицу с ног.
– Страйк!
– радостно закричала я и накинулась на гуся.
Крепко прижав тушку птицы к телу, я подошла к пеньку. Пенёк был широким, он словно был предназначен специально для казни строптивых гусей. Птица постоянно пыталась вырваться, но я держала её очень крепко.
Положив гуся головой на пенёк, я взяла в правую руку топор, а левой придавила тушу птицы.
Ох, Мерлин! Я же не могу ударить топором живое существо...
– А-а-а-а!
– заорала я.
Зажмурив глаза, я со всей дури рубанула топором. Раздался глухой звук удара, и топор застрял в полене. Мне было страшно открывать глаза.
– ГА-А-А-А-А-А-А-А-А-А!
– совсем уж дико заверещал гусь.
Как так? Он же должен был умереть! Я же целилась прямо в голову. Не может же он так жутко верещать без головы...
Я решилась и открыла глаза. Голова гуся была на месте, но... Грёбаный клюв был отрублен топором почти под самый корень!!!
От такого зрелища я опешила и отпустила тушку гуся. Эта недобитая сволочь со всех лап рванула по огороду. Долбанный птичий инфернал: без клюва, из правой глазницы на ниточке свисает окровавленный ошмёток глаза, в жопе недостаёт нескольких перьев...
Но из-за боли гусь был не столь резв, как вначале, его дико штормило. Я же изначально приготовила ведро кипятка, чтобы ошпарить перья с тушки. Оно как раз стояло возле пенька. Поэтому решила добить гуся. Я схватила ведро и от души ливанула кипяток на беглую птицу. Почти вся горячая вода досталась беглецу...