Молочные зубы
Шрифт:
Когда она прошла к себе в комнату, закрыла за собой дверь, взяла телефон и ввела в поисковую строку имя Мари-Анн Дюфоссе, эта надежда растаяла как дым.
Раздевшись донага, Сюзетта почувствовала себя беззащитной, хотя и заперла дверь в ванную. Воображение без конца рисовало, как Ханна орудует большими ножницами, мысленно нанося ей смертельные удары. Ее тревога была до омерзения театральной, тем более что Мари-Анн Дюфоссе не оставила в истории практически никакого следа. Но, по данным «Википедии», эта восемнадцатилетняя женщина стала последней жертвой,
Будет весело и интересно – вот что обещали ей в яслях, а потом и в детском саду. Дольше всего она продержалась в «Грин Хилл экедеми». Целых пять недель, из которых каждый день был трудным испытанием. Искушением в знак протеста броситься стремглав на стену (однажды она предприняла такую попытку, но ее оттащили и отправили к коротышке-толстухе медсестре, которая приложила ко лбу кубик льда и только после этого позвонила маме). Превратить всех этих несносных, непоседливых детей в предметы, с которыми можно было бы играть, в живые, дышащие куклы. Попытки ставить их на место лишь создавали проблемы. Ее манера веселиться не нравилась никому.
Однажды ей пришлось сидеть на оранжевом квадратике ковра и смотреть, как трое малышей строили башню из пластмассовых кирпичей – что-то вроде конструктора «Лего» для великанов. Это занятие нельзя было назвать ни интересным, ни веселым. Они без конца спорили, кому устанавливать следующий блок и какого он должен быть цвета. Ханна не понимала, зачем им вообще понадобилось играть вместе. Кудряшке нравились только синие кирпичи. Крутым Розовым Очкам хотелось командовать двумя остальными. Ковыряльщик в Носу, стоило ему к чему-нибудь прикоснуться, оставлял повсюду зеленые козявки.
Наконец Ханне надоело, и она встала. Потом подошла к пластмассовой башне и внимательно пригляделась к конструкции. Целые три головы, доверху набитые опилками. А какой мог бы из этих кирпичиков получиться узор: красно-желто-синий, красно-желто-синий. Или два синих, два красных, два желтых.
– Можешь с нами поиграть, – сказали Крутые Розовые Очки.
Будто Ханне требовалось ее разрешение. Три свинюшки застыли в ожидании. Неужели они думают, что она добавит к их башне кирпич? Или, может, скажет им слащавый комплимент?
От их творения у нее рябило в глазах. Она пнула кирпич в основании башни и обрушила ее на пол. Не самый забавный в ее жизни поступок, но все лучше, чем сидеть без дела.
– Эй! – закричали Крутые Розовые Очки.
Кудряшка заревела.
Ханна отошла: ее, вероятно, окликнул кто-то из взрослых, но она не обратила никакого внимания.
Играть на улице было не веселее: все носились по площадке с воплями, от которых у нее болели уши. Две лучшие, приторно добродетельные подружки с похожими болтающимися косичками вертели в руках полосатые
Однажды она подошла к ребятам, которые сбились в кружок, устроив какое-то необычное соревнование, и хихикали. Одна девочка высунула язык так далеко, что коснулась им собственного носа. А мальчишка рядом с ней скосил к носу глаза, сразу став похожим на сломанную куклу.
– Я могу шевелить ухом! – закричала другая девочка, а когда остальные наклонились посмотреть, откинула волосы назад.
Потом ребята стали выяснять, кто может свернуть трубочкой язык, Ханна несколько раз подпрыгнула, чтобы обратить на себя внимание. Затем ухмыльнулась и закатила глаза: этот трюк она практиковала перед зеркалом четыре года, когда мыла руки после туалета. Подобно остальным, она надеялась услышать в ответ восторженные возгласы, но услышала лишь крики бросившихся врассыпную детей.
После этого случая Ханна чаще всего просто стояла в своей форме – темно-синем джемпере с белой блузкой – и наблюдала. Она выглядела как и окружавшие ее девочки, хотя совсем не чувствовала себя такой, как они. Папе ее новый костюмчик понравился, поэтому сперва она и решила, что в детском саду будет лучше, чем в яслях. Но надежды не оправдались. Как и в яслях, она не успевала первой подбежать к качелям. Другие ребята носились вокруг, толпой набрасываясь на все подряд. Она боялась, что за пределами сада у них вырастали жала, как у шмелей, и поэтому держалась подальше.
С самого начала учебного года она не сводила глаз с одной необычной девочки с волосами, струившимися по плечам лучами золотистого света. Ханне казалось нечестным, что у этой Лучезарки такие удивительные волосы того же цвета, что у папы. Порой она подолгу на них смотрела, сгорая от желания схватить нож и снять с Лучезарки скальп вместе с прекрасными локонами. Ханна воображала бы, как сделала бы из них парик и гордо в нем расхаживала бы, наплевав на то, что они наверняка измазались бы в крови.
На уроках живописи Ханна стояла перед мольбертом, но ничего не рисовала. Поначалу миссис Улыбочка попыталась водить ее рукой, сжимавшей кисть, макнула кончик в темперу и изобразила на бумаге несколько размашистых полос. Но стоило воспитательнице выпустить ее руку, как Ханна разжимала кулак, роняя кисть, и та падала, разбрызгивая по полу краску. Вскоре миссис Улыбочка отказалась от дальнейших попыток и позволяла ей просто стоять. Но в один прекрасный день Ханна придумала способ поразвлечься, пока остальные дети творили свои аляповатые скучные шедевры.
Все знали, что Лучезарка без ума от фруктовых напитков. Она отказывалась пить воду, а от молока шарахалась с таким видом, будто ей протягивали стакан слизи. На первых порах фруктовый напиток на полдник, кроме нее, никому не давали, но когда другие ребята стали жаловаться и капризничать, миссис Улыбочка надула щеки и наполнила всем чашечки красным «эликсиром Лучезарки». Довольно скоро об этом узнали родители. Им не понравилось, что их дети пьют всякую гадость («красный цвет оттенка сорок» – так ее называла мама), поэтому Лучезарке в конечном итоге пришлось полдничать одной.