Молодая Екатерина
Шрифт:
Позднее, в 1761 г., Фавье отмечал влияние камергера на наследника: «Лето он (Петр. — О.Е.) проводит в Ораниенбауме, в тесном кругу оставленных ему немцев, которых называет своими министрами и генералами… Один из них соединяет в себе оба титула и пользуется безграничным доверием великого князя. Это барон Брокдорф, который со временем может сделаться важным лицом». Французский дипломат предлагал «купить расположение» последнего за польский «орден Белого Орла, распространенный в Петербурге» [477] .
477
Фавье Ж. Л. Указ. соч. С. 197.
Наша героиня называла новых приятелей мужа сборищем пьяниц и дебоширов: «Брокдорф вовлекал великого князя более, чем когда-либо, в пьянство и кутежи,
«Кто дает вам такие плохие советы?»
Однако сам Петр был от такой жизни в восторге, тем более что хитроумный камергер придумал способ набить пустые карманы своего господина. «Он брал деньги со всех… и убедил его (великого князя. — О.Е.)… делать то же самое… продавая голштинские ордена и титулы тем, кто хотел за них платить, или заставляя великого князя просить и хлопотать в разных присутственных местах империи и в Сенате о всевозможных делах, часто несправедливых, иногда даже тягостных для империи, как монополии» [478] .
478
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 406, 410.
Эмоциональность оценок вредит мемуарам Екатерины. Ее слова порой кажутся настолько пристрастными, что так и хочется поискать опровержение. Но вот свидетельство Я. П. Шаховского, исполнявшего с августа 1760 г. по декабрь 1761 г. должность генерал-прокурора. По его воспоминаниям, великий князь «часто передавал просьбы или, учтиво сказать, требования» в Сенат «в пользу фабрикантам, откупщикам и по другим по большей части таким делам» [479] . А. С. Мыльников связал фразу Шаховского с предложениями Петра Федоровича об улучшении быта кадетов Сухопутного шляхетского корпуса из детей «нижних чинов» [480] . Такая оценка кажется натянутой, ведь между «нижних чинов» детьми и «фабрикантами» с «откупщиками» большая разница. Скорее отзыв Шаховского подтверждает рассказ Екатерины о спровоцированных Брокдорфом хлопотах великого князя в Сенате.
479
Шаховской Я. П. Записки. СПб., 1872. С. 157, 176.
480
Мыльников А. С. Петр III. М., 2002. С. 124.
Просьбы царевича не имели большого успеха. Пожилой генерал-прокурор, служа сорок лет, знал себе цену, был неуступчив, берег копейку, постоянно ссорился с П. И. Шуваловым и не потрафлял наследнику. За что и получил отставку буквально в день кончины Елизаветы Петровны — 25 декабря 1761 г. [481]
А вот история Брокдорфа имела продолжение самое плачевное для Голштинии. Зимой 1757 г. он посоветовал великому князю арестовать министра юстиции в Киле — «одного из первых по своей должности и влиянию лиц, некоего Элендсгейма». Петр решил посоветоваться с женой. «Говорят, что его подозревают в лихоимстве, — заявил он. — …О, обвинители, их нет, ибо все там его боятся и уважают; оттого-то и нужно, чтобы я приказал его арестовать, а как только он будет арестован, меня уверяют, что их найдется довольно и даже с избытком».
481
Звягинцев А. Г., Орлов Ю. Г. Око государево. Российские прокуроры. XVIII в. М., 1994. С. 83–85.
Такая логика поразила читательницу «Духа законов» Монтескье. «Я ужаснулась тому, что он сказал, и возразила: „Но если так приниматься за дело, то не будет больше невинных на свете. Достаточно одного завистника, который распустит в обществе неясный слух… по которому арестуют, кого ему вздумается, говоря: обвинители и преступления найдутся после… Это варварство, мой дорогой… Кто дает вам такие плохие советы?“»
Петр велел позвать Брокдорфа, чтобы пояснить великой княгине дело. Из рассуждений лукавого камергера Екатерина поняла, что Элендсгейма, стоявшего «во главе департамента юстиции», лица, проигравшие судебные процессы, обвиняли в получении взяток.
Разобраться на расстоянии не представлялось возможным. Царевна заявила, что ее мужа склоняют к совершению «вопиющей несправедливости», предлагая схватить человека, «против которого не существует ни формальной жалобы, ни формального обвинения». Однако «великий князь, я думаю, слушал меня, мечтая о другом». О чем же?
Когда
Это беззаконие выглядит под пером биографа Петра III очень благовидно: великий князь проявлял к своему герцогству постоянный интерес, «может быть, хаотичный, порывистый и даже мелочный, но не лишенный определенной тенденции» — «упорядочить судопроизводство, военное дело… навести дисциплину» в работе Тайного совета. Но жертвами «порывистости» герцога становились живые люди. Автор как будто не замечает, что приводимые им слова немецкого историка Р. Приеса подтверждают рассказ Екатерины: «Уже вскоре после вступления Петра на герцогский трон в Совете началась ожесточенная борьба, и вплоть до его свержения в 1762 г. кто-нибудь из членов Совета… находился в предварительном заключении» [482] .
482
Мыльников А. С. Указ. соч. С. 110–111.
Это черта роднила Петра Федоровича с Павлом I, в царствование которого высшие сановники, проведя на посту несколько дней, неделю, месяц, отправлялись в крепость. Сын Петра III тоже проявлял «хаотичный, порывистый и даже мелочный» интерес к дисциплине, судопроизводству, военному делу. Удивительно ли, что результат вышел тот же?
«Мадам Ресурс»
«Мне было ясно как день, — писала Екатерина, — что господа Шуваловы пользовались Брокдорфом… чтобы сколько возможно отдалить от меня великого князя» [483] . Тем не менее, Петр продолжал питать к жене доверие: «Великий князь издавна звал меня madame le Ressource, и как бы он ни был сердит, и как бы ни дулся, но если он находился в беде… бежал ко мне со всех ног, чтобы вырвать у меня мое мнение; как только он его получал, он удирал опять со всех ног» [484] .
483
Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 398.
484
Там же. С. 393.
Вскоре нашей героине удалось взять реванш задело Элендсгейма. Оказалось, что арестом самого влиятельного в Киле сановника Брокдорф просто хотел показать свою силу. А наследник — продемонстрировать, кто хозяин в доме. До повседневной, рутинной работы по управлению герцогством ни у того ни у другого руки не доходили. Зато Екатерину она очень интересовала:
«В одно прекрасное утро великий князь вошел подпрыгивая в мою комнату, а его секретарь Цейц бежал за ним с бумагой в руке. Великий князь сказал мне: „Посмотрите на этого черта: я слишком много выпил вчера, и сегодня еще голова идет у меня кругом, а он вот принес мне целый лист бумаги, и это еще только список дел, которые он хочет, чтобы я кончил, он преследует меня даже в вашей комнате“. Цейц мне сказал: „Все, что я держу тут, зависит только от простого „да“ или „нет“, и дела-то всего на четверть часа“… Цейц принялся читать, и по мере того, как он читал, я говорила „да“ или „нет“, это очень понравилось великому князю, а Цейц ему сказал: „Вот, Ваше Высочество, если бы вы согласились два раза в неделю так делать, то ваши дела не останавливались бы, это все пустяки, но надо дать им ход, и великая княгиня покончила с этим шестью „да“ и приблизительно столькими же „нет“. С этого дня Его Императорское Высочество придумал посылать ко мне Цейца… Я сказала ему, чтобы он дал мне подписанный приказ о том, что я могу решать и чего не могу… Только Пехлин, Цейц, великий князь и я знали об этом распоряжении, от которого Пехлин и Цейц были в восторге: когда надо было подписывать, великий князь подписывал то, что я постановила“».
Кажется, отвращение к труду было у Петра Федоровича фамильной чертой, в этом вопросе он показывал себя истинным племянником своей тетушки. Великий князь тянулся к Голштинии и хотел управлять герцогством как самостоятельный государь. Для него царствовать значило «действовать решительно». А в понимании Екатерины власть не была правом бесконтрольно тратить казну или безнаказанно хватать людей. Истинное могущество складывалось из тысяч «да» и «нет», которые скрепляли страну единой сетью «воли монаршей». Стоит ли удивляться, что чиновникам, вроде Пехлина и Цейца, работалось с великой княгиней лучше? Они привыкали к ней, становились ее резервом, а на Петра смотрели со скрытым презрением. Непредсказуемый государь — худшее из возможного.